– Поговорим об этом завтра, – Геле-лама махнул рукой. – Вы же сами сказали, что устали и проголодались.

– Что же, пусть так и будет, – Маркин повторил жест настоятеля и в сопровождении Мирана вышел во двор. Там его уже ждала встревоженная Леона. Она хотела его о чем-то спросить, но Андрей оборвал ее, коротко бросив на ходу:

– Давай потом. А сейчас поехали, кушать хочется.

Они сели в БМВ Мирана и почти до самого Тамеля не проронили ни слова. Уже на въезде в туристический квартал Миран поинтересовался:

– Так вам куда, мистер Маркин, – в отель или в какой-либо ресторан?

Андрей повернулся к Леоне:

– А ты сама куда хочешь?

– Не знаю, – она пожала плечами, – в ресторан, наверное, мы же не ужинали.

– У меня другое предложение, – подняв указательный палец вверх, воскликнул Андрей. – Сейчас заходим в супермаркет, берем на заказ пиццу, фрукты, ром и идем ко мне в номер.

– А почему к тебе? – возразила Леона. – У меня в номере кровать больше.

– Намек понял, тогда к тебе, – Маркин весело рассмеялся, хлопнул ее по коленке и, не удержавшись, подмигнул Мирану в зеркало заднего вида.

Тот в ответ сдержанно улыбнулся и, развернувшись на перекрестке, подъехал к супермаркету. Миран вышел из машины и предупредительно открыл им заднюю дверь салона.

– Я буду ждать вас завтра в холле отеля, мистер Маркин, в десять утра. Приятного вам вечера, – на лице Мирана играла многозначительная улыбка.

Оберфюрер СС барон Максимилиан Матиас фон Готтенбах уже четверть часа находился в приемной Рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, терпеливо ожидая его и попутно ломая голову над тем, для чего он понадобился всесильному шефу. Рейхсфюрер задерживался и у барона было время для размышлений. Он происходил из старинного аристократического рода, берущего свое начало в одиннадцатом веке, имел историческое образование и уже несколько лет занимал должность начальника отдела института Аненербе. Его отдел занимался изучением германской истории, мифологии и геральдики. И зачем он, будучи на такой должности, мог срочно понадобиться Гиммлеру в самом конце войны, когда советские войска со дня на день ворвутся в Берлин, сколько не пытался, представить не мог.

Прошло еще двадцать минут и наконец на пороге приемной появился Генрих Гиммлер. Барон и адьютант вытянулись по стойке «смирно».

– Меня не с кем не соединять в течении часа, – отрывисто бросил Гиммлер адьютанту.

Тот, вскинув подбородок, щелкнул каблуками.

– Вы мне нужны, барон. Входите, – Рейхсфюрер, открыв массивную дверь, быстрым шагом вошел в кабинет.

Готтенбах проследовал за ним и остановился у двери. Гиммлер сел за свой стол, пригласив оберфюрера занять рабочее кресло напротив. Взяв со стола ручку, он несколько минут вертел ею, очевидно, раздумывая как приступить к разговору.

Наконец он спросил:

– Ваша семья живет по-прежнему в поместье под Мюнхеном или вы ее перевезли в другое место?

– Под Мюнхеном, – подтвердил фон Готтенбах. – Мне больше некуда ее перевозить. Второе наше родовое имение находится в пригороде Кенигсберга, захваченного большевиками, и я даже не знаю цело ли оно.

– Да, дорогой барон, таковы превратности этой ужасной войны, – Гиммлер замолчал, выдерживая паузу, а затем продолжил:

– Нам необходимо быть предельно честными как перед самими собой, так и перед нацией, которую мы ввергли в эту войну. К черту лживую пропаганду! Надо иметь мужество признать, что война проиграна. Русские войдут в Берлин – это вопрос лишь нескольких дней. Я не знаю, сколько продержится берлинский гарнизон, но значительно более мощный в фортификационном плане Кенигсберг пал за несколько дней. Мы поставили под ружье для защиты столицы Рейха стариков из Фольксштурма и подростков из Гитлерюгенда. Но что они по настоящему могут?! Единственная реальная сила – это пятьдесят шестой танковый корпус генерал-лейтенанта Вейдлинга, а точнее его остатки, которые сейчас стекаются в Берлин с захваченных русскими Зееловских высот.