На недолгий миг вселенная совершила кульбит, и Скворцову показалось разумным подойти к ней… коснуться нежной кожи… вдохнуть цветочный аромат духов...

Вдруг её тоже трясло от желания?

Не трясло.

Она отказала — и правильно сделала. Это ненадолго привело Максима в чувство. Он и сам испугался, чем может закончиться случайная связь. Поэтому отдал бумажку — чтобы уж точно оборвать все нити. Никакой страсти. Никакого вожделения. Это был всего лишь глупый прикол.  

Казалось бы, поиграли, и будет.

Арина обиделась, сбежала. Всё. Остановитесь. Замрите в этой точке и попытайтесь жить как прежде.

Почему тогда он долго не мог отдышаться? Почему схватился за телефон и отправил несколько сообщений, даже не задумываясь над их смыслом? Зачем побежал за ней как безумный?

«Ты делаешь это, чтобы извиниться перед сотрудницей», — убеждал сам себя, рванув к припаркованному автомобилю.

Но что-то подсказывало: это самообман. Ибо извиниться можно по телефону, можно прислать примирительный букет, можно — в конце-то концов! — не пытаться раздеть подчиненную и не задыхаться от её присутствия. Тогда бы и просить прощения не пришлось.

Что же он творит?..

14. Глава 14

Решено, увольняюсь. Две недели на отработку, постараюсь за это время найти какую-нибудь вакансию. Не получится устроиться в айти-сферу, так пойду хоть продавцом, хоть дворником, хоть листовки расклеивать. Главное — подальше от этого извращенца. Получается, он специально хотел посмотреть на представление. Развел ради прикола. А коль развелась — можно и пристроиться к ноге. Авось чего-нибудь перепадет.

Скотина!

Я спускалась по лестнице, когда на телефон пришло лаконичное сообщение от начальника.

Арина, не злись. Это идиотская шутка. Тупая. Отвратительная. Мне жаль, что всё так вышло. Предлагаю загладить вину в каком-нибудь ресторане.

И отыметь меня в туалете?

Романова, твою мать! Какого ты обо мне мнения! Я хочу пообщаться с тобой!

Раньше надо было общаться, Максим Степанович. Вот же… слов адекватных подобрать не могу, сплошные междометия. Я не стала отвечать, затолкала телефон глубже в сумочку и поплелась к дому.

От обиды слезы подкатывали к горлу. Хотелось забиться в угол и рыдать до умопомрачения. Жалеть себя, поедать вредные вкусности и проклинать весь мужской род.

Я бы этим и занялась, если бы на пешеходном переходе меня не подрезала машина. Новенькая иномарка вишневого цвета, тонированная под ноль. Точнее — она затормозила, преградив мне переход. Водительское стекло опустилось, явив миру озабоченную морду Скворцова.

— Арин, пообщаемся? Позволь мне извиниться.

— Нет.

Я попыталась обогнуть машину спереди, но директор —  ушлепок он, а не директор! — газанул. Сзади — дал задний ход. Догонялки начали порядком надоедать. Я бы с удовольствием ударила по двери туфлей, да только не знаю, во сколько обойдется мне этот импульсивный поступок.

— Запрыгивай. В ногах правды нет.

— Вы пили алкоголь, — подчеркнуто вежливо отозвалась я. — Я не сяду в вашу машину.

— Всего стопка, это даже не считается.

Ага, сначала так говорят, а потом врезаются в столб на скорости в сто двадцать километров. Нафиг-нафиг. Пусть врезается, конечно, мне не жалко, но без моего участия.

Скворцов, впрочем, уговаривать не стал. Он тупо вышел из машины. Вот так, посреди пешеходного перехода, получив несколько витиеватых проклятий от ковыляющей мимо старушки.

— Чтоб ты сдох! — Клюка последней зарядила по капоту, исполнив-таки мою мечту о членовредительстве.

«Поддерживаю», — безрадостно подумалось мне.

— И вам всего самого светлого, — ответил Скворцов, надвигаясь на меня, точно хищный зверь на беззащитную зверушку.