В воздухе стоял смрад. Остряк слушал, как над трупами жужжат мухи. Он не понимал, где находится. Поляну окружали деревья с широкими листьями; в небе над ней кричали утки. Только это был не его мир. Он… отличался. Как будто его поразила болезнь, но не та болезнь, от которой погибли двадцать с лишним несчастных, которые лежали в высокой траве, покрытые кровоточащими язвами, из их растрескавшихся ртов торчали распухшие языки. Нет, то лишь симптом более глубокой хвори.

Этот мор – чьих-то рук дело. Кто-то призвал Полиэль и натравил на этих людей. Ты хотел продемонстрировать мне истинное зло, Трейк? Напомнить, какими ужасными мы бываем? Люди проклинают тебя, и твое гнилое прикосновение рушит жизни без конца, однако во всех мирах тебя знают.

Кто-то воспользовался тобой, чтобы убить этих людей.

Остряк думал, что столкнулся с худшими из людских пороков в Капастане, во время Паннионской войны. Целый народ, сошедший с ума. Впрочем, насколько он понимал истинную суть той войны, в сердце Домина скрывалось несчастное существо, охваченное неизбывной болью и оттого способное только кидаться на всех с клыками и когтями.

Где-то в глубине души он понимал, хотя сам он еще не был готов принять этого, что прощение возможно: от улиц Капастана до трона в Коралле, а то и дальше. Поговаривали о существе, чья жизненная сила удерживала врата запечатанными. Он мог проследить логику произошедшего, и понимание этого дарило что-то вроде умиротворения. С ним почти можно было свыкнуться.

Только не здесь. Какое преступление совершили эти несчастные, что заслужили подобное наказание?

Остряк чувствовал, как слезы сохнут на щеках. Это… непростительно. Тебе нужен мой гнев, Трейк? Я здесь за этим? Чтобы пробудиться? Долой стыд, горе и самобичевание – это ты мне хочешь сказать?

Спешу разочаровать: не помогло. Я вижу здесь лишь то, на что способен род человеческий.

Остряку очень не хватало Ганоса Парана. Итковиана. Друзей, с которыми можно поговорить. Они как будто были с ним в прошлой жизни, давно потерянной. Драсти. Эх, дружище, вот бы вам встретиться с твоим тезкой. Он бы тебе понравился. Ей бы пришлось силой гнать тебя и заложить дверь кирпичом, ведь ты бы напросился в отцы. Ты бы показал ей, что такое безусловная любовь к ребенку.

Скалла, ты так же тоскуешь по Драсти, как и я?

У тебя хотя бы есть твой сын. А я пообещал, что вернусь. Пообещал.

– Как бы ты поступил с этим, Господин Колоды? – обратился Остряк к поляне. – Что бы ты выбрал, Паран? Никто из нас не был доволен своей долей, но мы ухватились за нее. Взяли за горло. Думаю, ты еще не разжал свою хватку. А я? Ах, боги, как я все испортил.

Ему снилась какая-то черная фигура с окровавленными когтями и пастью, с которой свисают внутренности. Она лежала, задыхаясь в предсмертных корчах, на взрытой земле. Мороз пробирал до костей. Ветер хлестал так, словно воевал сам с собой. Что это было за место?

Боги, а не туда ли я направляюсь? Меня ждет битва. Ужасная битва. Она мой союзник? Моя любовь? Существует ли она?

Все. Пора прекратить эти мрачные мысли. Расслабились, и довольно. Остряк хорошо знал, что, если дать волю чувствам, откровенно их выразить, это вызовет лишь насмешку. «Не касайся нас тем, что чувствуешь. Мы тебе не верим». Раскрыв глаза, он огляделся.

На ветвях сидели вороны, но они еще не были готовы к пиршеству.

Остряк поднялся на ноги и подошел к ближайшему трупу. Совсем юноша: кожа похожа на начищенную бронзу, черные смоляные волосы заплетены в косичку. Одеяние как у степняка-рхиви. Каменные орудия, на поясе деревянная дубинка – изящно вырезанная в форме палаша, острие смазано маслом до блеска.