Дискуссия об абсолютизме показала, что вопросы складывания предпосылок, утверждения и развития абсолютизма в России вызывают различные трактовки в историографии и нуждаются в дальнейшем изучении58. Как историческое явление, абсолютизм имел место и в Европе, и в России. Однако если в Западной Европе он в значительной степени являлся продуктом баланса классовых сил дворянства и буржуазии, то в России существовала большая специфика: абсолютизм формируется здесь еще до появления буржуазных отношений или в лучшем случае в период их зарождения. Это привело к громадной относительной самостоятельности государства в России и сделало его субъектом исторического процесса в большей степени, чем это было в Европе. Отсюда происходил целый ряд особенностей абсолютистского государства в России, делавших его непохожим на абсолютизм Европы. Лишь в сравнительно недавнее время черты развития государственности в России стали предметом отечественной историографии. Благодаря трудам С. М. Троицкого, П. А. Зайончковского, Н. П. Ерошкина59, а в последнее время – Н. Ф. Демидовой, появилась возможность сквозного рассмотрения указанных тенденций эволюции государственных учреждений за довольно длительный период времени, а также для получения ряда количественных параметров для сравнения60. Эта данные вполне согласуются с наблюдениями западных ученых. Так, проблема институционализации новых управленческих процедур в период создания Петром I коллегиальной системы и последующий период, поставленная еще М. Раевым61, нашла более подробное освещение в трудах К. Петерсона, Р. Крамми, Э. Амбургера, других исследователей, указывающих прежде всего на то обстоятельство, что при сохранении известной преемственности новая система учреждений означала в то же время радикальный разрыв с предшествующей практикой управления62. Качественно новыми чертами петровской и всей имперской административной системы по сравнению с приказной системой Московского государства стали унификация, централизация и дифференциация функций аппарата управления, а также известная его милитаризация, свойственная вообще абсолютистским режимам63. В связи с вопросом о преемственности реформ Петра, предметом дискуссии становится природа русской государственности предшествующего периода. В традициях государственной школы социально- экономическое развитие Московского государства и сословные отношения в нем рассматриваются прежде всего как сфера государственной политики. При характеристике политической системы, которую Петр должен был унаследовать от своих предшественников, используется веберовская модель такого типа государственности, признаками которой были – универсальный режим служебных обязанностей и повинностей, подчинение действий большинства индивидов физическим ограничениям, экономические стеснения и бюрократический контроль во благо государства. Согласно концепции, разделяемой Г. – Й. Торке, Р. Хелли, Р. Крамми и другими, все сословия данного общества существуют лишь постольку, поскольку несут повинности государству64. Для данного типа государственности поэтому характерна большая самостоятельная роль в распределении поземельной собственности, а также такие черты деятельности, как монополизация торговли наиболее выгодными товарами, вином, жесткий контроль над всякой частной инициативой, всеобщая круговая порука. Отметим, что в последнее время все эти вопросы стали предметом живого обсуждения в связи с проблемой характера и степени развития земского начала в Московском государстве XVII в. В новейших работах большое внимание уделяется верхам общества – служилому сословию, его структуре (Государев двор), значению боярства как правящей элиты, роли местничества как регулятора социальных отношений. В связи с предысторией петровских реформ государственного управления в центре внимания вполне закономерно оказывается вопрос о состоянии административного аппарата, формировании и развитии централизованной бюрократии – дьяков и подьячих. Давая широкую панораму реформ первой четверти XVIII в., А. Левиттер неожиданно приходит к утверждению, достаточно, впрочем, распространенному в западной историографии, об отсутствии у царя программы реформ, хаотичности их проведения