Из прозрачной тьмы рядом со Светловоем выскочила легкая и стройная девичья фигура, положила ему на голову душистый венок, пышный, но уже немного обтрепанный за вечер. Светловой не столько узнал, сколько угадал Светлаву. Вскинув голову, он сдвинул венок повыше на лоб, чтобы не мешал смотреть, а девушка уже бежала прочь от него, призывая догонять и вернуть венок. Вскочив, Светловой побежал за девушкой, провожаемый веселыми криками и девичьими визгами. Если княжеский сын останется грустить один, то какое же веселье всему роду речевинскому?

Светлава летела над темной травой, казалось, даже не перебирая ногами, иногда оглядывалась и смеялась. Мимо них мелькнули первые белые стволы, березовая ветка мягко хлестнула Светловоя по лицу. Они оказались в Ладиной роще. Светлава бежала к вершине, к святилищу, княжич следовал за ней по склону холма все выше, выше, и у него захватывало дух, словно они поднимались прямо в воздух. Легкая девичья тень впереди казалась то ближе, позволяя Светловою приблизиться к себе, то снова отдалялась, смех ее звенел по березняку, как голос хрустальной росы. Она то пряталась за стволами берез, почти сливаясь с ними в своей белой рубахе, то снова показываясь, дразня Светловоя смехом и маня все дальше за собой.

Впереди мелькнул светлым пятном белый валун ограды святилища, похожий на лежащего быка. Светловой едва не потерял девушку из виду, едва успел заметить, что она бросилась к валуну, прижалась к нему, на мгновенье слилась с его гладким боком. Он устремился за ней, уже протянул руки, и вдруг она повернулась и оперлась спиной о камень.

Слегка задыхаясь, не столько от бега, сколько от волнения, Светловой приблизился к ней, снял с головы венок и, держа на ладонях, подал его девушке. При этом нужно было что-то сказать, потребовать поцелуя для выкупа, но Светловой не мог собраться с мыслями.

Девушка подняла лицо ему навстречу, и Светловой охнул. Вместо Светлавы на него смотрела Белосвета. Несмотря на густые сумерки, он отчетливо видел каждую черточку ее прекрасного лица – оно само излучало свет. Светловой застыл, оглушенный счастьем, придавленный им, как болью или огнем, сердце его готово было разорваться, не в силах вместить этого счастья – просто стоять возле нее и смотреть ей в лицо.

– Спасибо тебе за венок, – мягко сказала Белосвета и взяла венок у него из рук.

Светловой не помнил о венке и не ощущал, что держит его, но нежные руки Белосветы коснулись его рук, и он вздрогнул. По всему его телу разливалось блаженство, словно вместо крови его жилы полнились молоком и медом.

Белосвета надела венок себе на голову, и примятые, привядшие головки колокольчиков и бело-розовой кашки вдруг сами собой приподнялись, оправились, словно на них брызнула живительная роса с лебединого крыла берегини.

– Что же молчишь – или не ждал? – с улыбкой спросила девушка. – Я ведь обещала тебе, что на Ярилин день свидимся.

Сейчас она была еще прекраснее, чем в их первую встречу. Лихорадочное беспокойство и переменчивость, тревожившие его тогда, теперь исчезли. Весь облик Белосветы дышал теплом и нежностью, в ней загорелся новый свет, более яркий и чистый. Она походила на реку, в которой весеннее тепло растопило остатки льда и прогрело воду до самого дна.

– Я ждал, – едва сумел выговорить Светловой. В груди его теснилась буря, он желал бы высказать ей все – и свою тоску в ожидании, и свою радость встречи, но не мог, слова не приходили и язык его не слушался. – Я так ждал…

– И я ждала! – отвечала Белосвета, и от нежной прелести ее лица у Светловоя кружилась голова. – Ждала, когда снова тебя увижу, когда опять подойду к тебе. Никогда я таких, как ты, не встречала.