и от тех, что применяли на мне. Но самое главное – он был прямо противоположен тому, как я воспитывала Рози.

То, что делала я с дочкой, можно сравнить со спуском без вёсел по крутому горному руслу, полным ужаса, дикого стресса, криков, слёз, бесконечных уговоров и пикировок. Общаясь же с мамами-майя, я чувствовала, будто плыву по широкой безмятежной реке, плавно петляющей по горной долине. Ни криков, ни помыканий ни от одной из сторон. Крайне мало придирок. Мягко. Легко. Расслабленно. И очень эффективно! Дети были уважительными, добрыми и отзывчивыми не только с мамой и папой, но и с братьями и сёстрами. Чёрт возьми, да в половине случаев родителям даже не нужно было просить ребенка поделиться чипсами с младшими. Он делал это сам. Добровольно. Без подсказок и намеков.

Потрясало и то, как охотно ребята всех возрастов помогали родителям и включались в дела по хозяйству. Девочка лет 9 спрыгнула с велика и подбежала включить маме поливочный шланг. Четырёхлетка вызвалась сгонять на рынок за помидорами – не без обещания награды в виде конфет, но всё же.

В последнее утро моего визита я узрела наивысшее проявление отзывчивости, и его источник был совершенно неожиданным – девочка-подросток на каникулах.

Я разговаривала с ее мамой – Марией де лос Анхелес Тун Бургос, пока та готовила черную фасоль на открытом огне. У Марии были длинные смоляные волосы, собранные в гладкий хвост, а одета она была в темно-синее платье с поясом, расклешенное от талии. Накануне ее дочери засиделись допоздна за ужастиком про акулу.

– Я нашла их в полночь. Они спали, прижавшись друг к другу, в одном гамаке, – сказала Мария, тепло улыбаясь. – Так что пусть сегодня встанут попозже.

Мария очень много работает. Она занимается всеми делами по дому, готовит всю еду (а это как минимум каждый день, лепешки из кукурузы, перемолотой вручную каменными жерновами), – и помогает в семейном бизнесе. Какой бы хаос ни царил вокруг, Мария была спокойна как слон. Даже убеждая Алексу, младшую, не совать руки в пламя, она не бросалась срочно спасать, не сходила с ума от беспокойства и не вопила от стресса, – а говорила тихо и оставалась расслабленной. Дети обожали ее. Исполняли просьбы (в основном). Не спорили, не дерзили.



Мы поболтали еще несколько минут. Только я собралась уходить, как из спальни вышла 12-летняя Анжела. В черных капри, красной футболке и золотых серьгах-кольцах. Совсем как девчонка из Калифорнии, подумала я и тут же осеклась. Едва перешагнув порог кухни, она сделала то, чего в Калифорнии я никогда не наблюдала: пройдя мимо меня и мамы, не говоря ни слова, взяла таз с мыльной водой и стала домывать оставшуюся после завтрака посуду. Никто не просил. На стене не висело расписания домашних обязанностей. (Мы узнаем чуть позже, что такие графики могут сводить к нулю подобные акты доброй воли.) Вчитайтесь еще раз: Анжела – ей 12, у нее каникулы! – проснулась, заметила стоящую в раковине посуду и просто начала мыть.

– Ух ты! – воскликнула я в полном изумлении. – И часто она так?

– Не каждый день, но довольно часто, – Мария совсем не удивилась происходящему. – Если видит, что нужно что-то сделать, – берет и делает. Однажды я отвезла ее сестру в больницу, а когда вернулась, весь дом был убран.

Я подошла к Анжеле и спросила прямо:

– Почему ты начала мыть посуду?

И ее ответ растопил мое сердце.

– Мне нравится помогать маме, – вытирая желтую тарелку, мягко сказала она по-испански.

– А когда не помогаешь маме, чем любишь заниматься? – не унималась я.

– Мне нравится помогать младшей сестре, – с гордостью ответила она.