– Это ты убежал…

– Нет, Маленькая, не убегал – он покачал головой, – и к другой женщине не уезжал. Ты – моё счастье… жизнь моя…

Моё сознание растворилось в ощущениях – нежной ласке губ, ласковой нежности языка…

Его слова вернули в действительность:

– Первого числа у нас свадьба.

– Первого?.. – я попыталась сообразить, какое нынче число.

Он не понял моего замешательства и пояснил:

– Июня, Маленькая. Первого июня. Ты согласна… согласна стать моей женой?

– Я не отказывалась, Серёжа…

Он выдохнул, будто сбрасывая с плеч груз, и вернулся к поцелуям.

– Девочка… соскучился… ротик желанный, сладкий… – рука, забравшись под подол сарафана, огладила ягодицы, пальцы скользнули меж бёдер… – моя…

Карина болтала, по-видимому, на этом этапе «обмена опытом» ей собеседник не требовался, трясла время от времени гривой волос, смеялась:

– …жеребчик уж не тот! Хоть и тр***ет проституток, да… – Карина пренебрежительно махнула рукой, – больше по статусу. В их деловой среде положено, кроме жены и любовницы, девок дорогих иметь…

Я поморщилась: «Точно по Киплингу – если эта женщина и была когда-то ядовитой, она давно пережила свой яд», и вновь уставилась в точку меж её бровей…

Каким-то образом мы оказались в гостиной, на полу, на стянутом с дивана покрывале. Он теребил мочку моего уха, потом спустился пальцами по шее и попробовал добраться до груди и не смог – я слишком тесно прижималась к его телу. Он приподнялся, перевернул меня на спину и приник ртом к соску. Я чувствовала, что в нём снова растёт желание, но он вернулся в прежнее положение, и я опять прилепилась к нему.

– Соскучился, боюсь истерзать тебя. – Приподняв и пригнув ко мне голову, Сергей глубоко втянул в себя воздух и выдохнул: – Надышаться не могу… ветром пахнешь… травкой… Лидка, мне страшно – никогда, ни с кем я не терял голову до беспамятства…

Я потянулась к его губам и тем разрешила его борьбу с желанием в пользу желания…

А потом Сергей рассказал, почему так стремглав бросился на зов Карины.

– Когда мы в Москву вернулись, я подумал, что до свадьбы надо снять с себя обязательства. Раньше, ещё в Париже, надо было заняться, а мне в голову не пришло. Закончил со счетами Галины. Подготовил портфель Карины, финансиста для неё нашёл. Всё думал, как бы с ней разговор выстроить, а тут она сама позвонила, вся в слезах, в панике; сообщила, что попала в переделку и её арестовали. Я и раньше исполнял для неё роль службы спасения.

– Спас?

– Что? … Да. Обошлось почти без ущерба – лишили права постоянного проживания в Вене. Для меня её неприятности – удача. Ради спасения от тюрьмы, она на всё согласилась без уговоров и без истерики. – Он вздохнул. – Надо было объяснить тебе, а я решил не беспокоить, не волновать. Получилось, скрыть хотел. Я тебе позвонил, когда самолёт сел в Вена-Швехат. Ты трубку не взяла, помню, подумал: «Ну как всегда! Телефон где-то бросила, сама чем-то занялась». Позвонил вечером – то же самое. Волноваться начал на следующий день. Позвонил Павлу – телефон отключен. Позвонил Маше. Маша сообщила, что она ночевала в доме, а ты в дом ехать отказалась, а сегодня куда-то, видимо, с самого утра уехала с Павлом, потому что ни его, ни тебя в квартире нет. Через полчаса она перезвонила и сказала, что твой телефон лежит на тумбе в спальне, а рядом с ним лежат банковские карты. – Серёжа вновь вздохнул. – Я понял только тогда, когда Маша сказала про карты. Вспомнил твой взгляд, когда усаживал тебя в машину. Маленькая, это отвратительное ощущение – ощущение полной беспомощности – мозг мечется в поисках решения, а страх нашёптывает о бесполезности любого действия.