Я взглянула на графа:

– Скажи, в кого Катя такая импульсивно-эмоциональная в отношениях и холодно-рассудочная в деле?

Граф только покачал головой, и я отправилась исполнять поручение Кати в другой конец мужского салона. Хозяин дома и его сын сидели на диване, один держал в руке стакан с желтоватой жидкостью и кубиками льда на дне, другой пил красное вино, а у Макса, не пьющего спиртного, в руках не было ничего. Мой сын встал при моём приближении, как сделал бы его отец и сделал бы его дед, и не сделал ни хозяин дома, ни его сын.

– Мама, – Макс жестом пригласил меня занять его кресло, а сам, поскольку присесть было больше некуда, примостился рядом со мной на подлокотник.

– Виталий, я к вам всё по тому же вопросу, – объявила я и извинилась, – простите мою настойчивость. Катя определила цену за картину вашего брата.

– Милая Лидия, я ведь подарил вам картину. – Коротко хохотнув, он бесшабашным жестом махнул рукой. – Забирайте!

Я невольно рассмеялась и покачала головой.

– Я не могу принять картину. Я не принимаю подарков по такой цене.

– Лидия, ну по какой цене? Мне эта картина ничего не стоила.

– Картина обрела цену, Виталий. По оценке Кати она стоит полтора миллиона.

– Вот эта картина? – Он ткнул указательным пальцем в пустоту. – Она стоит полтора миллиона?

Я помолчала, давая ему возможность осознать цифру, и сообщила:

– Как только имя вашего брата станет известным, картина вырастет в цене. Именно поэтому я предлагаю за неё двойную цену. – Я опять помолчала. – Итак? Если вы согласны, я прямо сейчас перечислю деньги.

– Подождите, Лидия. Вы готовы заплатить за картину три миллиона рублей?

– Нет, Виталий, я готова заплатить за картину три миллиона долларов.

Сумма отбросила Виталия на спинку дивана. На его лице промелькнула череда эмоций – растерянность сменилась сожалением, на несколько секунд он опечалился, потом гримаса гнева исказила лицо, потом лицо исказилось от боли, и боль осталась в глазах. Безмерно уставшим и вдруг осипшим голосом он спросил:

– Мой брат хороший художник?

– Да, Виталий, ваш брат хороший художник.

Виталий аккуратно поставил стакан на стол и, обхватив голову руками, стал раскачиваться из стороны в сторону. Хмурившийся на пустой бокал в своей руке Эдвард остался безучастным. Я протянула руку.

– Виталий…

Он резко поднялся и устремился к выходу, едва не сбив с ног заходившую в салон Катю.

– Макс найди отца. Эдвард, полагаю, нам лучше уехать, вашим родителям сейчас не до приёмов. – Я встала. – Катюша, сделка отменяется.

– Простите, Лидия, – промямлил Катин жених, – мне жаль, что так…

– Пустое, Эдвард, не извиняйтесь.

– Мама, его цена не устроила?

– Нет, думаю, причина в другом. Ты, Котёнок, домой поедешь?

– Конечно! Я дедулю должна отвезти и, мам, мне поговорить надо, хотелось бы сегодня.

– Хорошо, детка.

Подошёл Андрэ, поставил недопитый бокал с вином на столик, обнял меня за плечи и повёл к выходу. Я покаянно шепнула:

– Прости, Андрей, за вояж наш бестолковый.

– Детка, что ты могла сделать? Котик, догоняй!

Катя пристроилась к нему с другой стороны, он и её обнял за плечи, и мы вышли из мужского салона. Эдвард, как сидел в своём кресле, так и остался сидеть.

Никого не встретив по дороге, мы вышли из дома во двор – безжизненный в своей асфальтовой серости.

– Катя, у них тут люди пропадают. Ни Серёжи, ни Максима. Ни хозяина, ни хозяйки. Эдвард абсолютно безучастный, как будто в трансе. Может, ты нам что прояснишь?

– У них семейная драма. Алевтина была девушкой художника, старшего брата, а женой стала младшего, Виталия. А с ним, я так понимаю, она несчастлива. А теперь ещё выясняется, что её любимый вовсе не бездарность, а талант.