– Еще одно свидание?

Джаспер опасается сделать неверный шаг.

– Да, если это не преждевременно.

– Преждевременно? – (Кажется, он ее насмешил.) – Мы с тобой только что переспали. Для «преждевременно» уже поздно.

– Извини. Я не знаю правил. Особенно с женщинами.

– Мы с тобой знакомы всего два дня и три ночи.

– Да, а что?

Мекка дует на чай:

– А кажется, что дольше.

Два дня и три ночи назад Хайнц Формаджо распахнул входную дверь апартаментов в одном из роскошных особняков близ Риджентс-парка. Хайнц был в пиджачной паре, при галстуке, расшитом алгебраическими уравнениями, и в строгих очках.

– Де Зут! – (Джасперу пришлось стерпеть крепкие объятья.) – Я так и знал, что это ты! Гости обычно звонят длинным звонком – дзыыыыыыыыынь! – а у тебя получается дзынь-динь-ди-линь-дзынь-дзынь, дзынь-дзынь. Боже мой, ну у тебя и патлы! Длиннее, чем у моей сестры.

– У тебя залысины, – сказал Джаспер. – И ты растолстел.

– Ты, как всегда, образец такта. И к сожалению, я действительно прибавил в весе. На мою беду, оксбриджские профессора едят как короли.

В коридор врываются голоса и звуки колтрейновской «My Favourite Things»[14]. Формаджо ставит дверной замок на предохранитель и выходит наружу:

– Прежде чем войти, скажи мне, как ты?

– В ноябре переболел простудой, а на локте у меня псориаз.

– Я про Тук-Тука.

Джаспер замялся. Он еще не рассказывал об этом никому из группы.

– По-моему, он пытается вернуться.

Формаджо уставился на него:

– С чего ты взял?

– Я его слышу. Или мне кажется, что слышу.

– Стук? Как раньше?

– Очень тихий, поэтому я не уверен. Но… мне кажется.

– Ты обращался к доктору Галаваци?

Джаспер помотал головой:

– Он вышел на пенсию.

Из квартиры Формаджо послышался смех.

– А лекарство у тебя осталось? На всякий случай?

– Нет. – Взгляд Джаспера скользнул по изогнутому коридору полукруглого здания, в котором находится лондонская квартира Формаджева дяди. В коридоре слишком много больших зеркал. – Мне нужно найти психиатра, но я боюсь, что консультация может закончиться плачевно. Если я попаду в лечебницу, то вызволять меня здесь некому.

– Но ведь доктор Галаваци тебе поможет…

Джаспера это не убедило.

– В общем, я подумаю.

– Обязательно подумай. – Лоб приятеля разгладился. – Ну, пойдем. Все жаждут познакомиться с настоящим гитаристом-профессионалом.

– Я пока еще не совсем профессионал.

– Не говори глупостей. Я тебя всем нахваливаю. Кстати, у меня в гостях немецкий фотограф. Женского пола. Очень симпатичная. Все утверждают, что она вундеркинд. Я долго пытался понять, кого она напоминает, а потом меня осенило: тебя. Тебя, де Зут. Она – это ты, только в женском обличье. И вдобавок без пары…

Джаспер не понимал, зачем Формаджо ему все это рассказывает.

Званый ужин у Хайнца Формаджо, будучи мероприятием интеллектуальным и интеллигентным, проходил без наркотических препаратов, в отличие от музыкантских тусовок, на которых побывал Джаспер с ноября прошлого года, когда приехал в Лондон. К полуночи обслуга разошлась, и ночевать остались пятеро гостей. Джаспер собирался пешком вернуться к себе на Четвинд-Мьюз, но мороз, бренди, «Kind of Blue»[15] Майлза Дэвиса, сила тяжести и овчинный коврик заставили его передумать. Он дремал под хмельные голоса, обсуждавшие будущее.

– Капитализму осталось существовать лет двадцать, – предсказывал сейсмолог. – К концу века у нас будет мировое коммунистическое правительство.

Ливерпульский философ громыхнул каркающим смехом:

– Фигня! С тех пор как стало известно о ГУЛАГах, советская империя морально обанкротилась. Социализм подергивается в предсмертных судорогах.

– Верно! – согласился кениец. – Розово-серое человечество никогда не захочет разделить с нами власть. Все вы думаете: «А что, если они сделают с нами то же самое, что мы сделали с ними?»