Тяжелая, синего бархата, штора, закрывающая окно в конце коридорчика, шевельнулась. Потом послышался характерный чмокающий звук – за шторой явно поцеловались. А потом взволнованный девичий голос тихо произнес:

– Оказывается, вы бойкий парень! А прикидывались таким тихоней. Вот уж не думала!.. – Звук нового, на этот раз долгого поцелуя. Судорожный вздох. – Вы мне очень нравитесь, Ярик, но буде хозяйка проведает… – Еще один судорожный вздох. – Она же выгонит нас обоих!

Свет включил Зрение.

Знамо дело, любодеев он за шторами не видел, однако ауры сияли вовсю. Знамо дело, аур было две. И знамо дело, одну переполняли интенсивные цвета Додолы, а другую – Перуна. Вот только свечение Перуна было интенсивным настолько, что его вполне хватило бы и на двоих молодых парней.

Слуги, понял Свет. Играют в обжимашки, пока хозяйского глаза рядом нет. Другого места не нашли…

– Не бойтесь, Радомира, – снова донесся громкий шепот. – Откель хозяйка может проведать? Нешто лишь вы сами ей проговоритесь… Все на балу, никто нас здесь не увидит. А буде вы думаете, что я просто так, то ошибаетесь. Я ведь и жениться на вас готов с дорогой душой!

Штора опять шевельнулась. Неведомая Свету Радомира пискнула, но в писке этом прозвучал не протест – откровенное удовольствие. Так же вот пищала Забава, когда Свет стискивал ее в медвежьих объятиях…

– Вы мне не верите?

Цвета Додолы и Перуна в аурах запылали гараже.

– Я вам верю, Ярик. – Девичий голос журчал весенним ручейком. – Но не могу я так, понимаете? То за шторами, то в бельевой…

– Да-а-а! – В голосе Ярика прозвучала нескрываемая досада. – А с Олегом-то, небось, могли? И за шторами, наверное, и в бельевой?.. Вот токмо он теперь нигде не сможет! Отвоевался, добрый молодец!

– Экий вы, Ярик… – Весенний ручеек превратился в гадючье шипение, а цвета Додолы сразу потускнели. – С Олегом у меня ничего не было. Я сразу дала ему по рукам. И зря вы так!.. Негоже так о больном человеке! Он выздоровеет!

– Счастливы живущие надеждами! – сказал с усмешкой Ярик. – Но надежды не всегда исполняются…

Цвета Додолы потускнели еще больше, и Свет понял, что неведомая Радомира сейчас возмутится и выскочит на белый свет. А выскочив, застукает подслушника на месте преступления. Как Легостаевская героиня Урса Ниу-Гел – своего младшего брата Симмонса, тайно следящего за любовными похождениями сказочно повзрослевшей сестры… А значит, оному младшему брату не остается ничего иного, окромя как срочно кашлянуть.

И Свет срочно кашлянул.

Девица тихонько вскрикнула, из-за шторы высунулось юное личико, обрамленное растрепанной иссиня-черной гривой. Распахнутые глаза, перепуганный взгляд, красок Додолы след и вовсе простыл. Зато страха – хоть отбавляй! Давешняя горничная…

А потом выглянул не менее испуганный Ярик. Его Свет тоже узнал – это был пшеничноволосый кучер, любитель «Мамочкиного платочка», возивший их к месту преступления и в принципат.

Почему-то беленьким очень часто нравятся черненькие, подумал Свет, и мысль эта показалась ему столь неожиданной, что он удивился. Еще вчера чародею Смороде и в голову бы не пришло задуматься – кто кому и по какой причине может понравиться. Впрочем, нет, вчера бы – пришло. А вот еще в прошлое лето… Ему вдруг захотелось оказаться где-нибудь в другом уголке дома, там, где он не мог бы помешать влюбленной парочке.

Леший меня сюда понес, подумал он. Зашел бы в гридницу, поглядел, как танцуют, об кого кикимора свой язычок чешет…

Он снова кашлянул и, сделав вид, будто не заметил целующихся, скрылся в своей комнате.

Кровать была до сих пор не застлана. И форточка – по-прежнему открыта.