Да нет, нет. Просто мужик, есть мужик и он весь в этом. В напоре, в страсти, в нетерпении и грубости. Всё образуется, – думала она. Не заметив даже, она как будто провалилась в глубокий, глубокий сон.

Сколько она так проспала, она не знала, только вскочила от того, что где – то за стеной кричал Вовка. Совсем рядом, в соседней комнате, как ей показалось. Он звал её – мамочка, мама. Она даже сбегала туда, но увидев тихо спящих дочурок, поняла, что это только сон. Господи! Да что же это со мной? Да, неужели, я и впрямь схожу с ума? – думала она, и мысли побежали дружной стайкой опять о Вовке. Милый, славный мой воробышек, как ты там? Всё ли у тебя хорошо, всё ли ладно? Я уже соскучилась по тебе, мой славный сыночек. Слово сыночек приятно ласкало слух и не казалось, каким – то новым. Оно было привычным, родным и тёплым. Видно она уже привыкла к нему, за время, что общалась с малышом в больнице.

Ей больше не спалось. Она ворочалась с бока на бок, но спасительный сон не приходил к ней. Шурка спросонья заворчал: Что, никак не поймёшь, что дома? Ну, иди, иди ко мне скорее. И он обнял её и стал жадно целовать. А, когда он так целовал её, она знала, чем это закончится. Закончив своё дело, он пошутил: Да мы с тобой ещё сами можем настрогать пацанов, а ты о каком – то приёмыше галдишь. Блажь это всё от безделья, а ты привыкла вкалывать. Ну, да это скоро пройдёт, вот увидишь. Ну ладно спи, проговорил он и тут же всхрапнул.

А она больше не могла уснуть, как ни старалась. Было четыре часа утра, за окном начинало светать. Это ведь месяц май, а не февраль, или даже март, когда утро, словно невестка в доме свекрови, стесняется рано заявлять о себе. Она полежала ещё чуть – чуть. Свет за окном становился всё настойчивее. Звёзды, заглядывающие всю ночь в окно, померкли, и край неба, начинал стыдливо розоветь, будто щёки девственницы, уличённой в какой – то непристойной затее.

Закричали голосистые петухи, замычали коровы (в частном секторе ещё имелось с десяток бурёнок), а это означало, что времени пять часов утра, можно даже на часы не смотреть. Петух, «Прохор» в их курятнике прокричал ровно пять раз. И откуда, они только знают, сколько точно времени, эти петухи?

Ну, что же, раз уж не спится, то надо вставать, – решила Катюша и скорой ногой выпорхнула из – под одеяла. Если сажать картошку, нужно звать кого – то на помощь. А, если звать на помощь, значит надо готовить обед на большее количество едоков, чем у них семья. Брат обещал помочь, да и подруги не откажут, а там Танюшка, сестрёнка младшая Катина, да родители её, вот и уже десять человек.

Шурка не любил работать на земле, ему всё больше подавай технику, а тут надо лопатой копать, значит, без помощи не обойтись. Ведь земли то немало, под картошку они пускают соток пять, а то и с лихвой. Ну, а остальное под овощи для себя, да свёклу с тыквой, для птицы и кроликов. В общей сложности так и выходит десять соток, как ни крути. И, как бы ни любил человек заниматься землёй, всё равно не хватит здоровья перелопатить столько земли.

А вот, если вчетвером, к примеру, тут совсем другое дело. Шурка, брат Василий, отец Катюши и подруга её, Ленка. Она всегда, наравне с мужчинами наяривает лопатой только так, а иногда и не любой мужик угонится за ней. Силищи у неё немерено, ей бы мужчиной родиться, хоть лопатой, хоть топором, она работала на раз – два. И ведь получалось у неё всё это, прямо на загляденье. Ну, будто вышивала узор какой. Мудрёный только, не всякому под силу, понять и повторить. Но она, только с виду богатырша, а в душе чисто воск. Только чуть – чуть приголубь её, она уже и растаяла. И слёзы у неё были близко, близко. Ранить её было, что ребёнка малого обидеть. И великой доброты была женщина. Лишь бы кто только намекнул, она готова была и душу отдать, только бы это помогло тому, кто нуждался.