Конечно, командующий сухопутными силами был уполномочен рекомендовать курс на политическое урегулирование с западными державами. Но что, если перспективы урегулирования так и не возникнут? Человеку такого типа, как Гитлер, было особенно необходимо – даже если наступление на западе казалось в то время нецелесообразным, – чтобы ОКХ тогда же указало способы завершения войны в военном смысле.

В связи с этим после завершения Польской кампании встала необходимость ответить на три вопроса.

Во-первых, можно ли довести войну до благоприятного окончания, если придерживаться оборонительной тактики, или этой цели можно достигнуть только путем победоносного наступления германских войск на западе?

Во-вторых, если наступление необходимо, когда следует начинать его с перспективой на решительный успех?

В-третьих, как его следует вести, дабы обеспечить окончательную победу на континенте?

Ответ на первый вопрос открывал две возможности.

Первая состояла в том, чтобы после падения Польши Германия достигла соглашения с западными державами. ОКХ не могло не относиться к этому скептически, отчасти в силу национального британского характера, который практически не оставлял шансов на уступки со стороны Великобритании, а отчасти потому, что после разгрома Польши Гитлер не был готов разумно урегулировать вопрос о немецко-польской границе в духе компромисса. В конце концов ради того, чтобы достичь согласия с западными державами, Гитлеру пришлось бы восстановить Польшу в прежних границах, а это было невозможно после передачи ее восточной части Советскому Союзу. Этот свершившийся факт не смогло бы устранить никакое иное немецкое правительство даже после свержения Гитлера.

Вторая возможность успешно завершить войну при сохранении оборонительной позиции на западе могла представиться в том случае, если бы в конце концов западные державы решили предпринять наступление. Тогда для Германии открылась бы перспектива нанести контрудар и одержать победу на западе. Та же мысль высказывается в книге «Беседы с Гальдером», где процитированы его слова об «ответной операции». Однако, как говорит генерал Хойзингер, ОКХ лишь гораздо позже стало рассматривать подобный вариант – точнее, примерно в декабре, а не в период с сентября по октябрь, столь важный для его положения.

Бесспорно, мысль об ответной операции была очень заманчива, поскольку возложить на плечи противника тяжелое бремя наступления на линию Зигфрида или бесчестье нарушителя нейтралитета Люксембурга, Бельгии и, быть может, даже Голландии казалось весьма соблазнительным. Но не самообман ли это, выдающий желаемое за действительное, во всяком случае в том, что касалось ближайшего будущего? Можно ли думать, что западные державы, не посмевшие начать наступление в тот момент, когда основная часть германских войск была связана в Польше, отважатся на него теперь, когда им противостоят все вооруженные силы Германии? Я не считаю сейчас, как не считал и тогда, что для ответной операции германской армии существовали какие-либо основания.

Это мнение нашло убедительное подтверждение в «военном плане», составленном в то время по приказу главнокомандующего союзными войсками генерала Гамелена. Основные мысли этого документа, позднее попавшего в руки немецких войск, таковы:

до весны 1941 года вооруженные силы союзников не успеют накопить достаточную материальную силу для агрессии против Германии с запада. Чтобы достигнуть численного превосходства сухопутных сил, нужно будет заручиться поддержкой новых союзников;

британцы не готовы принять участие в крупномасштабном наступлении до 1941 года, если не произойдет частичного краха Германии. (Это замечание, явно выразившее надежду на революцию, показывает, чего нам приходилось ждать в случае государственного переворота);