Дверь приоткрылась. Над натянутой цепочкой возникло помятое заспанное лицо с подслеповато прищуренными глазами. Когда на него водрузились толстые квадратные очки, Батхед, казалось, мигом проснулся:

– Стас?! Вы?! Что случилось? Я сейчас, сейчас… Как вы добрались? Наверное, не так просто было найти мою конуру? Хе-хе! Как там на улице? Вы, я вижу, в куртке? Прохладно, наверное? А хулиганы как, не беспокоили? У меня тут дворы не очень спокойные… Хотя три часа уже – спят, наверное, все…

Батхед суетливо разбирался с цепочкой, которая не очень-то хотела отпускать дверь. Не понятна была реакция Батхеда: казалось, он не столько удивился неожиданному ночному визиту, сколько обрадовался образовавшейся возможности пообщаться.

Когда Стас наконец проник в обитель психолога, то удовлетворенно отметил, что интерьер соответствовал его ожиданиям. Это была классическая холостяцкая берлога, где уже с порога следовало опасаться за собственную жизнь: ничего не стоило споткнуться о груды хлама, сваленного вдоль стен или оказаться засыпанным чем-нибудь тяжелым, свалившимся с покосившегося шкафа.

Но также Стас с уважением отметил про себя, что большую часть этого хлама составляли книги, журналы и толстые папки для бумаг. Несомненно, жил здесь человек увлеченный.

– В комнату не приглашаю, – сказал Батхед. – Там у меня что-то вроде ремонта. М-да… Что-то вроде… Хе-хе… Поэтому не сочтите за негостеприимство, пройдемте сразу на кухню…

Кухня была под стать обстановке. Крохотная, со старыми шкафчиками с обвисшими дверями. В раковине громоздились горы грязной посуды, не мытой, судя по виду, с неделю…

Батхед немедленно распахнул форточку и виновато развел руками. Сам по себе он представлял довольно живописную фигуру. Полноватый, неопределенного возраста, вечно небритый, был он теперь в изрядно поношенном халате и разбитых тапочках. Свои очки он, наверное, унаследовал от деда.

Но при всем при этом вид его внушал необычайное доверие. И Стас заподозрил даже некую хитрую продуманность такого имиджа. Потому что известно было, что психолог Батхед классный. Ему удалось даже как-то одними словами вытащить в нормальную жизнь свихнувшегося ныряльщика, на котором психиатры поставили жирный крест. Тогда еще не знали про возрастные ограничения. А Батхед еще и клялся, что сможет научить безопасно нырять взрослого. Нужно только время и желание…

Желание такое, конечно, было. Не было времени…

– Чайку, кофейку? – предложил хозяин.

– Можно, – согласился Стас. – И чайку, и кофейку. Разговор, наверное, будет длинный…

…Они сидели за небольшим кухонным столом в клубах табачного дыма и задумчиво смотрели на огоньки собственных сигарет.

– Да-а, – сказал Батхед, вытаскивая очередную сигарету из мятой пачки. – А я, оказывается, как в воду смотрел. Но ведь это вполне логично! Почему мы должны считать, что живем в совершенно уникальном мире? Собственная уникальность – это ведь всего лишь защитная реакция психики на сводящую с ума безграничность Вселенной… И еще – это чрезмерное самомнение человечества. Поэтому я чертовски рад!

– Чему, интересно? Готовящемуся вторжению?

– Ха! Ну и этому тоже, конечно! Ведь что может быть интереснее для психолога, чем материализующиеся патологии психики? Ха-ха! Но еще важнее сам факт очередного подтверждения первичности духовного начала над материальным. Вот ради этого понимания стоит как следует встряхнуть застоявшиеся догмы…

Сипло засвистел кофейник. У Батхеда оказался раритетный никелированный кофейник со свистком – такой Стас помнил еще с детства. Это вам не китайская штамповка. Это просто настоящий символ особой кухонной культуры поздних советских лет, про которые сам Стас больше слышал, чем помнил…