Лиза весьма правдоподобно, хотя и с легкой улыбкой, изобразила покорность, чем, наверное, порадовала бандита, что приобнял ее, подтянул поближе, опереточно раздул ноздри и пробормотал, зарывшись носом в ее волосы:

– Моя колдунья…

– Я вам не мешаю? – невинным голосом произнес Никита.

Если бы он только мог ускориться! Бородка у кого-то стала бы гораздо реже, а голос – намного тоньше! Но почему-то способностей ныряльщика теперь он лишен. А потому придется вырабатывать в себе дипломатичность, выдержку и хитрость.

Кэп встал и, скрипя все теми же ботинками, подошел к Никите. Осмотрел его.

«Словно лошадь на продажу», – подумалось Никите.

Он посмотрел на Лизу, пытаясь поймать ее взгляд. Но та будто нарочно принялась любоваться своими ногтями.

«Сучка!» – подумал Никита.

– Знаешь, зачем ты здесь? – поинтересовался кэп Хантер.

– Конечно, – ответил Никита. – Вы хотите высосать мой мозг.

Лиза вздрогнула и с удивлением взглянула на Никиту. Удивление – не совсем то чувство, которое тот хотел бы видеть в этих глазах. Но ни стыда, ни раскаяния, ни сочувствия там не было. Поэтому оставалось довольствоваться удивлением.

– Хорошая мысль, – кивнул кэп. – Как-нибудь напомни мне об этом. А пока я расскажу, какие на тебя планы у меня самого. Моя дорогая Элизабет весьма искусно плетет интриги. А лично я предпочитаю прямоту и недвусмысленность. У меня есть интересы в твоем мире, и ты должен будешь мне помочь.

– А вы и вправду пират? – ляпнул Никита.

Кэпа передернуло. Он не ответил, вместо этого сунул руки в карманы халата и медленно обошел Никиту, продолжая его осматривать. Никита же изучал Лизу, пытаясь разобраться в своем новом отношении к ней. В голове мелькнула интересная мысль: сама возможность сговора в гостевом мире предполагала неоднократность Лизиных визитов сюда. Или отсюда?.. А что он вообще о ней знал?..

– Так что вам от меня нужно? – спросил Никита.

– Ты слишком много болтаешь, – ответил кэп Хантер. – Сдается, тебе надо немного свыкнуться с обстановкой, а то ты плохо представляешь свое положение. Эй, Гарри! В трюм его…

Появился давешний конвоир. Недолго думая, он коротко двинул прикладом своей митральезы Никите в живот. Не так чтобы тот согнулся пополам, но достаточно, чтобы перехватило дыхание. Поворачиваясь к выходу, Никита успел поймать взгляд Лизы. Ему показалось, что на какую-то секунду ее равнодушную маску сменили новые чувства – беспокойства и жалости…

Трюм оказался куда менее живописным местом, чем представлялось Никите по книжкам и кино. Вернее, его живописность была весьма своеобразной. Его заперли в некое подобие сарая со скошенной стенкой – бортом, судя по всему. Сидеть можно было только на шпангоуте, сыром и склизком. Ноги разом оказались погружены в какое-то вонючее месиво, и в кроссовки тут же начала проникать отвратительная влага. Тьму немного рассеивал тусклый лучик фонаря, проникающий сквозь щель в двери. Довершала колорит невероятная, ни с чем не сравнимая вонь.

Руки тут же оказались вымазанными густой слизью, которой, казалось, было покрыто здесь все. Надо было немедленно успокоиться и возобновлять попытки вынырнуть. Но вместо спокойствия нахлынуло вдруг бешенство. Никита в сердцах выматерился и треснул кулаком в дверь.

За стенкой раздался тихий, но вполне слышимый смех.

– Кто это? Кто здесь? – встрепенулся Никита. Больше заточения под замком он боялся сгинуть в одиночестве.

– Узник, – ерническим голосом ответили ему. – Такой же, как и ты, узник трюма…

– Не пойму, что вас так забавляет, – сказал Никита.

На душе стало не в пример легче. Все-таки два человека – это гораздо больше, чем просто один плюс один. По сути, это больше как минимум на порядок. Сиди Эдмон Дантес в своем каменном мешке один – у Дюма вышел бы короткий рассказ о том, как человек сходит с ума. А как только у него появился сосед – возник сюжет для эпохального двухтомного романа.