Формально прагматик находится в той же ситуации, но оценивает среднюю и дальнюю перспективу – этим и отличается его подход. Международные и российские ESG-драйверы для него не только источник ограничений, но и создатели новых правил игры, открывающие дополнительные возможности. Прагматик не боится перемен и стремится извлечь из них пользу: внедрять в компании передовые технологии, вовлекать персонал, заходить на перспективные рынки. Он не тратит силы на противодействие мифическим глобальным заговорщикам, а действует сообразно обстановке.
– Если мы поставляем товар на восточный рынок, то должны анализировать, какие там ожидания сегодня и будут завтра. Клиенты хотят все более низкоуглеродную продукцию – и будут хотеть, потому что устойчивое развитие – глобальный тренд, – объясняет прагматик. – Значит, нужны решения, например, для работы с водородом и углекислым газом: оборудование для перекачки, трубы, хранилища. Это растущие рынки, где можно зарабатывать.
Традиционные активно растущие зеленые технологии, такие как ВИЭ или электротранспорт, уже быстро растут в АТР, прежде всего в Китае. Южная Корея занимает десятое место по объему рынка электромобилей, большие надежды возлагаются на Индию – по прогнозам, к 2030 году она займет тут четвертое место. Значимый рост ожидается и для технологий улавливания и хранения углерода, особенно высоким будет спрос в странах Юго-Восточной Азии, которые не могут позволить себе быстрый отказ от «грязной» электроэнергии[12].
Прагматики исходят из того, что глобальные экологические, социальные или политические проблемы разрушают внешнюю среду бизнеса. Неважно, насколько вы успешны в очередном годовом отчете, если расплатой за это станут невыносимые условия жизни.
– Бизнес работает не в вакууме, а на одной планете, в одном обществе, – объясняет типичный руководитель компании-прагматика. – Например, Всемирный банк прогнозирует[13] к 2050 году огромную экологическую миграцию – 216 млн человек, и этот процесс уже идет. Для сравнения, последний миграционный кризис из-за событий на Ближнем Востоке оценивают в 2,5 млн. Это будет катастрофой и для государств, и для бизнеса. Разве это и не наша проблема тоже?
Более дальновидные компании не только учитывают внешние требования и тренды в области ESG, но и сами стараются делать все возможное для достижения целей устойчивого развития. Их корпоративные документы обычно ставят более жесткие ограничения по ESG-показателям, чем рамки законодательства или инвесторов.
– Идея Парижского соглашения состояла в том, чтобы не допустить повышения среднегодовой температуры более чем на полтора градуса к 2100 году, – говорит прагматик. – А мы достигнем этого рубежа к 2035-му, на 65 лет раньше. Это говорит о быстро нарастающих тяжелых последствиях, что необходимо учитывать в стратегических планах бизнеса.
События 2022 года мало повлияли на отношение многих российских компаний-прагматиков к ESG-повестке, потому что они уже интегрировали принципы устойчивого развития в свою корпоративную культуру, «изменили свою ДНК». Отметим, что немалая их часть была прочно связана с иностранными партнерами или имела западные материнские компании, из-за чего в 2022–2023 годах им приходилось делать сложный стратегический выбор, вплоть до ухода из России. Но те, кто остался, по-прежнему вдохновляют коллег своим примером и стимулируют их к ESG-трансформации.
По мере развития компании ESG становится гарантом дальнейшего роста и соответствия современным требованиям – ни один крупный международный партнер, биржа или банк не станет сотрудничать с компанией, у которой нет зеленых практик. Устойчивое развитие – это не только элемент стратегии, но и путь ведения бизнеса в современном мире