Эта была невероятная. Светлая, настоящая…

Федя потянулся к ней, желая дотронуться, сказать хоть слово, но видение вдруг дернулось. Словно увидело нечто такое… очень страшное.

Кто мог ее напугать?

Что могло?

Федя не знал.

Дернувшись, он растревожил рану, которая только что затянулась, и боль резанула острым клинком в животе, вновь сталкивая сознание в непроглядный мрак.

Бывают женщины красивые.

Бывают обаятельные.

А бывают и такие.

Словно удар молнии. Увидишь – и онемеешь, и забыть никогда не сможешь. Словно черная пантера в клетке.

Опасное, хищное, роковое совершенство.

Ее величество Марина была именно такой.

Длинные ноги, тонкая талия, роскошная упругая грудь, лебединая гибкая шея, мраморно-белая кожа. Если бы ее увидели скульпторы, мигом схватились бы за резцы и мрамор.

Но и лицо было достойно!

Высокий лоб, тонкий прямой нос с крохотной горбинкой, громадные черные глаза, полные губы, точеный подбородок с ямочкой – все было правильно и соразмерно, красиво и изящно.

И, словно мало было этого совершенства, грива черных волос, которые ниспадали до пояса крупными кудрями. Завивались кольцами, обрамляли точеное лицо…

Наверное, единственный недостаток, который был у женщины, – это родинка. Достаточно большая, с ноготь мизинца, как раз между грудями. Впрочем, некоторые мужчины находили ее очень сексуальной.

К примеру, его величество Борис Иванович с удовольствием любовался супругой.

Марина дошла до столика, зачерпнула квасу в ковшик и вернулась к мужу. Подала с поклоном, как положено.

– Испей, любый.

Холодный квас пришелся к месту.

Борис сделал несколько глотков и протянул руку к женщине.

– Иди сюда, радость моя.

Марина засмеялась, тряхнула чернильной гривой.

– Уже?

Борис поневоле ощутил желание. Вроде и было уже у них все, а стоит лишь посмотреть, лишь услышать – и все дыбом встает! Да тут и колода глянет – встанет!

– Иди сюда.

Марина рассмеялась и скользнула к нему на кровать. И снова завертелось сладкое хмельное безумие.

Уже позднее, вытянувшись на кровати, Борис скользнул губами по родинке супруги.

– Мара моя… сына от тебя хочу.

Женщина чуть заметно поморщилась. Но царь этого не заметил и погладил ласково упругий животик.

– Разве дело это? У отца в мои года шестеро нас бегало, а у меня никого. Федька наследник…

– Порченый, – прошипела женщина.

– А другого нет. Случись что, он на престол сядет, тогда Россе худо придется. Все ветром пустит…

– Рожу, рожу я тебе ребенка. Сына.

– Пойду к заутрене – помолюсь. Может, уже сегодня…

Женщина рассмеялась глубоким, грудным смехом, опьяняя мужчину. И потянула его к себе:

– Попробуй!

Уже позднее, когда вконец измотанный супруг уснул, ее величество, как была, голая, подошла к окну, потянулась всем телом, хищно оскалилась.

– Хорошо…

И чуть позднее:

– Фёдор-р-р-р-р… Наследничек…

И так это предвкушающе прозвучало, что Фёдору стоило бы задуматься. Но он ни о чем таком не знал. Даже и не догадывался.

Отражение царицы хищно улыбалось ночному небу.

Смотрела в небо и другая царица. Только вдовая.

Государыня Любава Никодимовна.

Сняла черный вдовий плат, распустила по плечам каштановые кудри, обильно тронутые сединой. Не со всяким собеседником так можно было, но с боярином Раенским – то дело другое. Любава в доме его отца росла, старого Митрофана Раенского, тот ее браку и порадел.

И с Платоном Раенским она была в самых что ни на есть хороших отношениях. Они после замужества Любавы много чего получили. К казне пробились, черпали из нее если и не горстями, то ладошками, чины получили, звания, земли. Любава родне посодействовала.

Да и она сама кое-что получала от Раенских.