Говори со мной о всём, о чём пожелаешь.
Если хочется говорить со мной, опустелою.
Я пишу тебе, почти не касаясь клавиш,
содержаньем души марая страницу белую,
их историй во мне хватило б на сотню кладбищ,
я молчала бы, но что я с собой поделаю?
Ameno, dori me, ameno, как бы пела я.
А спасённые мной не служат поводырями,
если лицо моё все пустей и каменней.
Говори мне о чем угодно, и наполняй меня,
словно комнату – мебелью, окнами и дверями.
Ameno dore ameno dori me ameno.
Если ты это слышишь, то я тебе доверяю.
Как перед Судным днём, перед госэкзаменом,
Ameno, dori me, ameno, повторяя.
«Ах, уберите блюда золотые!..»
Ах, уберите блюда золотые!
Оставьте Ваш витиеватый лоск!
Слова на перелатанной латыни;
Без этого жилось
гораздо легче мне в своей светлице,
что Вы темницей окрестили вдруг!
Снимите шторы! обнажите лица!
И маски – прочь из рук!
Вы заставляли петь на чужестранном!
И в воздухе вести – чужой рукой!
Пусть делает все это, как ни странно,
другая и – другой!
Ведется речь не о науках древних,
красивых и благих!
– О том, что мой исписан ежедневник
желаньями других!
Ах, уберите вашу лесть гнилую,
как паутину изо всех углов!
Оставьте мне
меня,
мою,
былую.
И звон колоколов.
Оставьте голос мой! Не трожьте руки,
Час Истины настал – вот этот Час!
Я здесь сойду с ума от вашей скуки,
а вовсе не от Вас!
Молчите впредь, как встарь всегда молчали!
Я двери в жизнь закрою на замок
не выбьешь дверь, не отопрешь ключами –
раз сердцем
ты не смог.
«Научи меня жить и писать о простом…»
Научи меня жить и писать о простом,
но волнующем самые черствые души.
научи меня верить,
что это потом
через горечь потерь приведет к самым лучшим
говорящим со мной
странам и городам,
и живущим в них людям, красивым душою.
Чтобы речи мои, как живая вода,
к ним стекались, меня обращая большою.
Научи меня быть
самой маленькой с ним.
с тем кто просто придет
и обнимет, и вспомнит
по едва уловимым движеньям ресниц,
как он был сто столетий назад мною понят.
Научи меня верить
в Твою правоту,
несмолкающий звук и немеркнущий светоч.
Научи меня так,
чтоб, куда ни пойду,
возрождалась весна на руках мертвых веток.
Научи меня плыть по огромной реке
по теченью иль против течения века,
и, перо вместо камня
сжимая в руке,
я прошу,
научи меня
быть
Человеком.
«Я Вам не нравлюсь таким, как есть!..»
Я Вам не нравлюсь таким, как есть!
Вам по душе позабавней кто-то
и бородатые анекдоты.
Их Вы найдете немало здесь.
Вы влюблены в простоту речей.
В жестикуляцию лживых пальцев.
Счастливо, милые, оставаться
в плену нелюбящих Вас очей.
Я Вам не нравлюсь – и чёрт со мной!
Я Вам не нравлюсь – и Бог же с Вами!
Любой бросающийся словами
за Вас не будет стоять стеной.
Цветы завянут спустя два дня.
У слов красивых отсохнут буквы.
Я постою здесь еще – а вдруг Вы
еще позаритесь на меня?
Но я не нравлюсь таким, как есть,
Вам, ждущим море в бездушном камне.
Печаль оставив тонуть в стакане,
я подожду Настоящих здесь.
«Я обыкновенный плагиатор и стихи дублирую, шутя…»
Я обыкновенный плагиатор и стихи дублирую, шутя:
строчки я краду у листопада и ворую рифмы у дождя,
голос я беру у водосточных труб, в которых бьются
сквозняки. Ну какой тут авторский источник, ну какие тут
обиняки? Собственный мой голос – он прокурен и хра –
пит в гортани про запас. В наши игры о литературе
голоса играют против нас.
Ходют-бродют критеги в очочках, поднимая выспренную
бровь: здесь как прядка выбилось полстрочки, и ну что ж
ты пишешь пролюбофь? «Подозренье рифм на отгла –
гольность, – молвит критег, челюстью скрипя, –
да и твой не уникален голос – так уже сказали до тебя!»
Я молчу и не читаю строки тех, с кем кто-то сравнивал
меня. Не они преподают уроки – те, чей свет за пазухой