В какой-то момент навстречу нам выбежал один из парней Буллера и, запыхавшись, произнес, что нашел Новака. Он провел нас в следующее большое помещение, наполненное, в отличие от других комнат, всевозможным пыльным хламом. В свете наших фонарей стояла темная фигура профессора Новака. Он был в порядке, но казался потерянным. Убедившись, что наш коллега не пострадал, мы принялись рассматривать огромную комнату, казавшуюся чем-то вроде госпиталя или лаборатории. Она была заставлена операционными столами подобно тем, что можно встретить в моргах. На небольших подставках рядом лежали знакомые мне по университету ножи для мягких тканей, пилы с деревянными рукоятками, проржавевшие пинцеты и прочий пугающий инвентарь. Все это покоилось под толстым слоем пыли, образовавшей плотное непроницаемое покрывало.

На ветхих письменных столах были разбросаны отсыревшие старые книги и отдельные листы. Прочитать что-то было практически невозможно. Я поднял одну из книг, стряхнул с нее пыль рукавом и обнаружил на коричневой кожаной обложке те же символы, что мы ранее нашли на книгах в палатке в лагере «Вергилия-1». Создавалось впечатление, будто бы я находился в бункере, оставленном после себя нацистами, что казалось полным безумием, ведь получалось, что ему было более ста лет. Все сомнения развеялись, когда, подняв луч фонаря и осветив им стену, я увидел отчетливый символ Третьего рейха.

Много лет назад, когда я только начал изучать медицинские дисциплины в университете, среди моих однокурсников были популярны разные конспирологические теории. Один из них как раз и рассказывал, что у нацистов в годы Последней мировой войны была база в Антарктиде, на которой проводились секретные эксперименты. Я же никогда не был склонен к размышлению над подобными вещами, так как не находил в них ничего занимательного. Я всегда размышлял так: предположим, что нацисты построили базу во льдах. Что полезного давала мне эта информация? Как я мог применить ее в своей работе? В конце концов, само наличие базы никак не влияло на наш мир, и соответственно, ничего интересного не было в этой теории. И вот спустя десятилетие я своими ногами стоял на бетонном полу давно забытого нацистского бункера в Антарктиде.

В какой-то момент Аарон, издав истошный вой, буквально отпрыгнул от одного из операционных столов, после чего мы все направились к нему. Сопротивляясь страху, я медленно навел луч фонаря на стол. То, что мы увидели, заставило нас замереть от ужаса. На мгновение мы все перестали дышать, а удары сердца в пульсирующей крови сдавили виски.

Ранее мне неоднократно приходилось видеть трупы. Несколько лет назад в рамках гуманитарной миссии в Индонезии я участвовал в устранении последствий страшного наводнения, унесшего не одну тысячу жизней. На разборе завалов, который длился более недели, требовались все свободные руки, но с каждым днем живых мы находили все меньше. Тела, которые мы извлекали из гор мусора, смешанного с илом, уже мало напоминали человеческие. Иногда части тела вместе сдерживала только одежда, по которой местные власти пытались проводить опознание. С каждой такой командировкой я чувствовал, что становлюсь все более хладнокровным при виде ужасающих картин. Но то иссохшее мумифицированное тело, что я увидел на пыльном столе в бетонном нацистском бункере, пугало совсем не своим состоянием. Законсервированная когда-то база стала идеальной средой для того, чтобы препятствовать разложению плоти. Видимо, обрушение стальной двери у входа в бункер произошло относительно недавно, что позволило долгое время сохранять внутри сухой и холодный климат. На первый взгляд, передо мной лежал человек, чьи кости были обтянуты тонкой полупрозрачной кожей. Но что-то в чертах его лица вызывало чувство неконтролируемой тревоги. Форма черепа была совершенно обычной, соответствующей взрослому человеку, но отверстия для глазных яблок были непропорционально маленькие. Гораздо страннее выглядела та часть черепа, где должен был находиться рот. Под симметричными отверстиями запавшего носа виднелась сплошная кость, так что верхняя и нижняя челюсти казались единым целым. Не было ни намека на проведение каких-либо хирургических процедур, которые смогли бы срастить кости, как и не было видно ни зубов, ни хрящей.