Как могла личность типа А[1], перфекционистка да еще врач оказаться в группе, идеология которой строилась вокруг женского оргазма? Вспоминая те годы, я понимаю, что отчаянно стремилась к чему-то неизведанному и захватывающему, пытаясь найти себя и вместе с тем – потерять. К тому времени я разочаровалась в традиционной медицине и психиатрии: мне казалось, что они безнадежны и только предают людей, которым якобы предлагают помощь. Во время стажировки у меня умерла пациентка, и это раздавило меня окончательно. Я начала сомневаться во всем, чему меня учили: ни на медицинском факультете, ни в ординатуре никто не объяснял мне, что делать, если твоя пациентка не может оплатить медицинские услуги, если в третий раз за два месяца органы опеки отбирают у нее детей и к тому же ее увольняют с работы. Вместо этого меня учили назначать лекарства или проводить сеансы психотерапии для решения проблем, очевидно обусловленных системой. Конечно, оба этих вида медицинской помощи важны и необходимы, но нежелание замечать бесчеловечность существующей социальной политики вызывало у меня чувство бессилия, как и у моих пациенток. И я выгорела эмоционально, оказалась на грани депрессии и была уверена, что никто не сможет оказать мне профессиональную помощь (хотя я сама врач!). Именно в таком состоянии – обозленная и убежденная, что система здравоохранения меня предала, – я ушла и стала искать ответы в самых неожиданных местах.

Мне казалось, что сообщество, в которое я вступила, меняет мир: разрушает предубеждения, стереотипы и табу, касающиеся сексуального благополучия женщин, и всеми силами отстаивает права людей, от которых зачастую отказываются медицинские учреждения. Я познакомилась с нейробиологами из лаборатории функциональной магнитно-резонансной томографии (фМРТ) оргазма Университета Ратджерса – одной из двух лабораторий в мире, изучающих женский оргазм путем сканирования мозга. Я исследовала процессы, происходящие в мозге женщины во время оргазма. Для меня это был период как личных, так и научных изысканий.

Со временем я узнала, что у группы имеется множество недоброжелателей, но не желала ничего слушать. Я считала, что нахожусь в коммуне добровольно, и с жалостью смотрела на тех, кто не понимал исключительность сообщества и его миссию. В то время я верила в это причудливое учение о физическом и духовном благополучии, в котором сочетались философия нью-эйдж и либертарианство, поддерживаемое Кремниевой долиной. Так совпало, что это учение идеально соответствовало моему индуистскому воспитанию, которое в значительной степени основывалось на магическом мышлении, мифологии и наставлениях гуру.

К сожалению, была одна вещь, которой не понимала я, но прекрасно осознавали те, кто якобы заботился обо мне: будучи врачом, я принесла коммуне нечто бесценное – легитимность. Пока я находилась в коммуне (2012–2013), со мной обращались очень осторожно и не допускали к внутренним делам руководства. Тогда я объясняла эту дистанцию своей недостаточной духовной зрелостью. И лишь годы спустя, в 2018 г., когда появились сообщения о том, что деятельность этого сообщества расследует ФБР, пазл в моей голове сложился и я поняла, почему меня постоянно отодвигали.

Я покинула коммуну, проведя в ней почти два года. По мере того как она достигала новых успехов и открывала велнес-центры по всему миру, я стала замечать некоторые нестыковки в ее догмах. Мне захотелось завершить обучение в ординатуре, и я начала понимать, что для решения моих проблем одной лишь велнес-практики недостаточно.

Только уйдя из коммуны и попытавшись исцелить себя сама, я осознала, как сильно пребывание там исказило мое мышление. Я изо всех сил пыталась осмыслить все случившееся со мной. Погрузившись в глубокую депрессию, я задавалась вопросом: смогу ли я жить дальше? Вступив в сообщество, я уничтожила свою прежнюю жизнь, а теперь у меня не было ни того ни другого.