Мы говорили о кошках. Я сказала, что Пью мяукает по-французски, и ему было приятно. Кошки ходят в лоток с песком, и мы обсуждаем их чистоплотность: он просит меня присмотреться, как Пью и Гризетта сперва роют ямки, делают свои дела, а потом все закапывают поглубже; он словно гордый отец, наблюдающий, как его чадо играет на пианино. Подмечает каждую мелочь и ждет от меня восхищения и похвалы».

Однако:

Над свободой каждого человека довлеет тень сотрудника иммиграционного ведомства с его переданным вам заранее маленьким (не всегда маленьким) бланком (с его пятерыми детьми, тревогами за жену, скудным жалованьем и боязнью лишиться работы, с аллергией, наследственным стоматитом и незавершенным романом) со списком вопросов, на которые вам никогда не ответить.

Сведения о пассажирах, следующих транзитом или прибывающих в зону Панамского канала на территории Республики Панама. Informacion requerida de los pasajeros en transito o con destino a la Zone del Canal or la Republica de Panama…

(Дальше идут оскорбления при содействии Карантинно-иммиграционной службы.)

Причина прибытия ______________________________

Сведения о болезнях и прививках __________________

Категория паспорта ______________________________

Особые отметки _________________________________

(Подпись) _______

История пребывания

Выехал в _______________________________________

Название судна ____________ Дата ________ (Подпись)

Вот так, потихонечку и исподволь, истинная свобода каждого путешественника теряется навсегда в его собственном мире.

Сапфировое море. Эх, стать бы летучей рыбой!

Черепаха сонно проплывает мимо, задевает о борт корабля, но – погружается в глубину… Надеюсь, она не ушиблась.

Киты плещутся за кормой, перед самым закатом.

Странно сидеть обновленным и в здравом уме в самом средоточии своей вчерашней агонии. Все-таки чудо свершилось.

Знаю, вы думаете, это написал Теннисон, но нет, это я.

24 ноября. Идем вдоль побережья Сальвадора – впрочем, берег не виден – уже привычные сизые грозовые слоны и зубчатые громады заката, изменчивый свет на море, каждый блик как мерцание на экране в зале новейшего кинотеатра; на горизонте – старый добрый замызганный сухогруз, идет вровень с нами; вечером, внезапно, Венера…

Муки Мартина Трамбо сродни мучениям от непрестанно повторяющихся переживаний.

Никарагуанские закаты цвета недозрелых бананов и говяжьего бифштекса.

Харон в одиночестве смотрит в бинокль на запад. Гм…

Впереди – четыре шторма. Грозовые тучи, белоснежные сверху, становятся книзу все более темными, более плотными, и нависающий над горизонтом облачный фронт сгущается в черноту, резко обрываясь абсолютно прямой, четкой горизонталью над черным же морем. Между ними карандашной штриховкой – вертикальные линии дождя. С той стороны дует ветер, и ветер крепчает.

Я уже говорил, что на палубе полубака установили новый брашпиль, черный, промасленный и похожий на гигантскую вставную челюсть?

Маленький альбатрос восседает на мачте, чистит перья.

Слон маячит на горизонте.

Венера плывет в сиреневом облаке.

Машины поют «Марсельезу».

Венера в короне из света, будто луна…

Машины поют «Пляску Керри».

Примроуз… Примроуз…

25 ноября. Проходим вдоль побережья Коста-Рики. Целый день идет дождь. Чума на оба ваши дома, на все республики Центральной Америки с их коррупцией, с их дивной прелестью, с их диктаторами и mordidas, с их туристами и бестолковыми революциями, с их вулканами, с их историей и жарой!