Но он не будет в обиде – в Париже даже сегодня любят русских, особенно тех, кто никуда не спешит и может поговорить по-французски, чтобы выслушать обязательную историю любого парижанина о том, что его связывает с Россией. Его бабушка, как правило, бежала от зверств коммунистов, а её дедушка, в свою очередь, работал в царской России гувернёром, потому что его отец был попавшим в русский плен наполеоновским драгуном, выбитым из седла дубиной народной войны… Есть что-то общее между Парижем и Москвой, и самое приятное, что это ощущают здесь даже те, кто и в России-то не бывал никогда.
Я вообще-то не был оптимистично настроен по отношению к своей встрече с Коро. Все, что я ожидал увидеть, – престарелого негра в очках, который с невозмутимым видом прочтёт мне лекцию о догонских таинствах и посоветует не лезть не в своё дело. В крайнем случае согласится за вознаграждение дать мне консультацию о догонах, но рассчитывать на сопровождение в экспедиции было бы с моей стороны слишком наивным. К тому же памятуя, как он обошёлся с моим несчастным приятелем Чезаре, который, честно говоря, был прав, когда говорил, что этот спесивый чёрный…
– Алексей? – послышалось сзади, и я немедленно вскочил с места, потому что голос и акцент Амани Коро никак не соответствовали моим ожиданиям.
Если кто-то и рассчитывал на сюрприз, то сюрприз явно удался. Наверное, мне не стоило удивляться так откровенно. Я много раз представлял себе разговор с этим пресловутым искусствоведом, заранее готовился к возможным поворотам и нюансам нашей беседы. А теперь стоял, держась рукой за спинку железного стула, и вспоминал, как будет по-французски bonjour. И выглядел, полагаю, по меньшей мере глупо.
Эти несколько секунд моего изумления нисколько не смутили Амани Коро. Она стояла передо мной, улыбаясь и покачивая зажатой в руке кожаной сумочкой, и щурилась от солнца за стёклами очков в тонкой золотой оправе.
Конечно, не было ничего удивительного в том, что Амани Коро оказалась женщиной. Собственно, никто мне и не говорил, что это мужчина. Но почему-то я был в этом уверен и уж точно никак не был готов к разговору о догонах и Чезарес красивой и элегантной молодой женщиной.
Да, Амани была из тех африканок, которых любой белый человек без тени сомнений назвал бы красивыми. Такие лица попадаются в Африке редко, и большинство из них точно соответствуют критериям европейской красоты, потому, видимо, и нравятся европейцам. Ровный прямой нос, тонкие губы, узкий овал лица и довольно пышные волосы, изящная фигура – такой внешности могла бы позавидовать какая-нибудь «Мисс Мали», если она вообще существует на свете. А французская косметика и золотые очки придавали внешности Амани ту европейскую интеллигентность, которая, скорее всего, редко встречается среди догонов.
Ей было, наверно, лет тридцать, но очки и строгий юбочный костюм делали её немного старше. И я, если честно, был очень рад видеть весёлую, беззаботную, молодую улыбку на её лице. Иначе, думаю, я не знал бы, что и сказать. А так я лишь улыбнулся ей в ответ и перевёл взгляд на серо-голубое парижское небо, чтобы скрыть смущение:
– Да, здорово это у вас получилось, мадемуазель Амани!
– А то, – рассмеялась она, удобно усаживаясь на мой стул и закидывая ногу на ногу. – Так вам и надо. Небось предполагали увидеть здесь «негра преклонных годов»?