- Про какую человечность ты говоришь, дед? Где была твоя человечность, когда ты, старый хрыч, поперся на этот Уровень? Чтобы тебя такие, как я, на плечах несли? В башке-то хоть чуть-чуть мозгов осталось?!
Дед закрыл морщинистое лицо посиневшими от мороза руками; мокрые варежки, припорошенные снегом, валялись рядом.
Он ведь тоже не знал, куда шел… - прошептал внутренний голос, и Марика, зарычав, сжала кулаки, бессильно топнула ногой и зло зашагала на поиски палки, которой можно было бы зацепить и вытащить треклятый дедов рюкзак.

*****

Она в очередной раз оставила его позади – деда с лежащей у ног сумкой.
Какое-то время шагала без мыслей - усталая и опустошенная; взметнувшийся уровень адреналина схлынул, Марика вконец оголодала. С притупившимся чувством осторожности, забыв про предубеждения, грела снег в ладонях, жадно пила воду и все никак не могла напиться. Тело без дополнительного источника энергии в виде пищи постоянно мерзло.
Казалось, день растянулся в бесконечность; солнце из зенита медленно клонилось к горам, скрипели подошвы, шуршала толстовка, легкие превращали морозный воздух в пар, ноги двигались на автомате: вытащить одну, утопить в снег, вытащить другую, утопить в снег, эдакий маленький робот, бредущий из ниоткуда в никуда.
В какой-то момент, пробираясь через груду камней, она оступилась, поскользнулась на ледяном настиле, резко взмахнула руками, не удержалась, упала на бок и покатилась вправо, туда, где зиял овраг. Попытки схватиться за торчащие из земли ветки, затормозить подошвами, бороздить рыхлый снег пальцами не помогли – край неумолимо приближался.
Марика захрипела от страха.
Ужас сковал горло, крик застрял в нем, как кусок луковой шелухи в засорившейся водопроводной трубе.
Два метра… метр… Обрыв все ближе!
Последняя попытка уцепиться за тонкие прутья чахлого куста не увенчалась успехом, раздался натужный треск веток, рукавица соскользнула с ладони и, отброшенная спружинившей веткой, отлетела назад, в то время как сама Марика, на долю секунды застыв у самого провала, окруженная ворохом снега, полетела вниз.

Спустя пару минут, оглушенная и растерянная, она обнаружила себя стоящей на четвереньках и трясущей головой. Снег сыпался с волос, из-за воротника, каплями стекал по лицу. Шапка валялась рядом, рукавица осталась в единственном экземпляре. В висках шумело, ныли бедро и растянутая лодыжка.
Ей относительно повезло.
Край, с которого она сорвалась, таил за собой не бездонную пропасть, сдобренную каменными отвесами (случись так, и лежать бы ей уже мертвой), а довольно пологий склон – мягкий, если бы ни редкие камни и древесные стволы, неудачно встретившиеся на пути хрупких человеческих конечностей. И если бедро, судя по ощущениям, отделалось лишь синяками, то левая ладонь кровоточила – край валуна пропорол кожу, недостаточно глубоко для большой кровопотери, но в самый раз для противной ноющей боли.
В который раз за этот день захотелось рыдать; черт бы подрал этот поход, эти желания, этот вечный снег, эти поганые боты с чужой ноги, эту проклятую потерявшуюся варежку…
Холодно, одиноко, страшно…
Теперь, вместо отвесных скал и тропы, слева высился склон – обратно не взобраться, - а справа лес.
Потерялась. Окончательно потерялась.
Она едва было не задумалась о поиске «красной» кнопки, когда ветерок неожиданно донес новый тонкий, почти неуловимый запах – запах костра, и Марика, ощущая себя зомби, моментально забыла о ноющем бедре, потерянной варежке и рассеченной ладони. Неуверенно поднялась и принюхалась.
Точно. Запах дыма.
Морщась от боли и не замечая застывших на щеках слез, она натянула на голову мокрую шапку и направилась вперед.