Но изображать из себя садовника не пришлось – на горизонте так никто и не появился. Эля благополучно выудила из заветного дупла старую тетрадку и спустилась вниз, спрятав ее под жакетом. Затем отнесла лестницу на место и вернулась в дом. Мама все еще спала. Эля юркнула в ванную комнату и присела на краешек ванны. Сердце ее стучало так, словно собиралось вырваться из груди и срочным галопом унестись подальше от хозяйки. Прежде чем открыть тетрадку, Элина до упора вывернула кран, создавая шумовую завесу. Облизала пересохшие губы…

«Эля спрячь эту тетрадку от всех я тебя люблю папа». Надпись немного выцвела. Угол тетради, видимо, пострадал от воды: страницы набухли, чернила застыли синими разводами. Тряска от сердца передалась рукам. Страница никак не хотела переворачиваться. Наконец перевернулась. Сначала шел текст…

Лизка торчала во дворе, перемазанная мелом с ног до головы и растрепанная. Результаты ее творчества – кривые девчачьи фигурки между огромными цветами – занимали все свободное пространство перед подъездом.

– Я тебя с раннего утра жду а ты все не идешь! – с укоризной прокричала она Элине, тут же бросая игру. – Пошли скорей!

– Нет, так нельзя! – покачала головой Элина. – Нужно собрать мелки.

– Потом!

– А если потом дождь пойдет? Они же намокнут.

Эля присела на корточки и принялась собирать мелки в коробку. Лиза вздохнула, но стала помогать.

– А этот синий – не мой, его не бери.

– Чей же?

– Керикин, из третьей квартиры.

– Ну, так надо ему вернуть.

– Не надо, он его мне подарил, насовсем.

– Ну, значит, он твой.

– Да нет же!

Выясняя сложные взаимоотношения девочки Лизы, мальчика Керика и синего мелка, они вошли в дом и поднялись в оранжерею. Лизкина игрушка занимала половину детского уголка в самом дальнем углу оранжереи.

– Здорово! – честно восхитилась Эля, осмотрев конструкцию. – Похоже на старинный амфитеатр, заросший зеленью.

– На что похоже? – Лиза не поняла: то ли ее хвалят, то ли наоборот.

– На старинный театр похоже, – объяснила Эля. – Раньше такими полукруглыми ступеньками театры делали. На ступеньках сидели зрители. А внизу актеры играли пьесы. Вот тут у древних людей была сцена.

Элина показала, где должна быть сцена.

– Нет, тут не сцена, тут океан! – возразила Лиза. – И вообще, это не театр.

– А что это?

Лиза задумалась.

– Не знаю… Я потом придумаю. Давай фигурки лепить.

Эля развернула холст, в который была спрятана белая глина, взяла в руки кусочек и принялась его мять. Глина была влажная, мягкая и холодная на ощупь. Мять ее было приятно. Лиза нерешительно ткнула оставшийся кусок пальцем и тут же отдернула руку. Ей ощущения не понравились.

– Чур, ты мне будешь помогать! – поставила условие Элина. – Я одна работать не буду. Мне так неинтересно.

– Я не умею!

– Ничего, научишься. Это несложно. Давай, повторяй за мной. Кого будем лепить?

– Лошадей.

– Лошадей?

Лиза кивнула. Затем робко отщипнула самый крохотный кусочек глины от большого бруска и вздохнула:

– Я не могу тебе помочь. Все равно лошади у меня не получатся.

– А ты пока колобков лепи. Колобков мы тоже на ступеньки посадим.

Но Лиза наотрез отказалась сажать на ступени колобков. Почему-то ей нужны были только лошади. Красить она их тоже не собиралась. По ее замыслу все лошади должны непременно быть белыми.

Мария поднялась в оранжерею, когда добрая половина ступенек уже была заселена белыми уродцами. Уродцы были подкованы обычными канцелярскими кнопками.

– Лиза, у меня для тебя радостная новость! – сообщила Мария, подойдя к девочкам. – Твой брат теперь герой. Он спас Бяк-Бяка. Завтра его портрет будет во всех газетах.