Впервые фонетика родного языка вызвала у меня чувство, близкое к знаменитому упоению на краю у бездны мрачной. Я поняла, что должна объяс нить человеку что-то вроде того, как надо дышать, хотя сама я умела говорить по-русски, но, стыдно признаться, впервые поняла, что делаю это, практически не думая. Впрочем, меня успокоило то, что алфавиту и произношению в учебнике госпожи Буланже отводилась только одна страница – первая. И, поскольку этот учебник мне очень нравился, я перестала думать о подводных фонетических камнях своего родного языка, набрала крупно, как для дошкольников, русский алфавит с красными согласными и голубыми гласными, распечатала все это в десяти экземплярах и успокоилась.

Я решила, что с фонетикой мы как-нибудь быстро справимся и как-нибудь двинемся дальше – в грамматику.

Мадам Буланже была организатором множества конференций, преподавала в Политехнической школе и еще в каких – то серьезных вузах, и, самое главное, когда я открыла учебник, мне все там было ясно.

Мадам Буланже писала:

«Selon les langues, la fonction d’un mot dans une phrase peut etre exprimee de differentes facons: soit par sa place dans une phrase soit par une preposition, soit par l’un et l’autre. Elle peut egalement etre indiquee par le changement du mot lui – meme. La fonction d’un mot, dans la phrase russe, est exprimee par sa desinence. Les variations que peut subir un mot selon ses differentes fonctions, sont appelees les cas»[1].

Большой начальник сказал:

– Я не понимаю.

Он сидел на стуле несколько криво, положив ногу на ногу, и постукивал моей ручкой, зажав ее в большой волосатой руке, по учебнику мадам Буланже.

– Что значит «разные функции»? – спросил он.

– Вы сейчас увидите, – сказала я. – Сейчас мы с вами будем изучать самый простой падеж, предложный. Во-первых, он называется так потому, что существительное в нем всегда сопровождает предлог.

– Существительное? – спросил он. – Это как?

– Слово, которое отвечает на вопрос кто? или что?

– А слово «кушать», например? – серьезно спросил он.

– Слово «кушать» – это глагол, – ответила я. – Описывает действие. Отвечает на вопрос что делать? У него нет падежей.

– Оно не изменяется? – радостно спросил начальник.

– Изменяется, только по-другому, и это называется «спряжение».

– Зачем придумывать кучу всего: «падежи», «спряжения»?.. – обиженно сказал он. – Сказали бы «изменения», и все тут. И, кстати, автор учебника не говорит «существительное». Она говорит «слово». Вы уверены, что это только для существительных?

Мсье Жан-Ив Кортес, вероятно, был ценный кадр и большой подарок для далекого посольства в одной из стран СНГ, куда он ехал работать. Но бесплатная языковая инициация, заботливо предусмотренная для него французским МИДом, для меня обернулась своего рода взятием Бастилии, причем в моем случае Бастилия оборонялась в течение двух недель.

Я вынуждена была забыть все свои объяснения, составленные на основе трех отличных учебников и красиво распечатанные на листочках формата А5.

Я должна была скрепя сердце упрощать и калечить изящный текст мадам Буланже, а иной раз и вообще не открывать учебник, чтобы объяснить азы фонетики человеку, который упорно стремился высмеять систему, которую изучал.

Он хотел произнести «р» и не мог, и ругал за это меня.

Он откровенно издевался над моими попытками научить его произносить «ы». Он, буквально раз плюнув, доказал мне, что разницы между произношением «ле» и «лэ» нет.

В общем, первую пару уроков мы провели, грубо нарушив все педагогические и фонетические правила. Он говорил, перемалывая «ы» в «и», убедил меня, что нужно говорить не «хорошо», а «карашо» («Я слышу, вы говорите „к“, не отпирайтесь!») и картавил, точно Денисов в «Вой не и мире».