И вот в один из ясных июльских дней Захра хала наконец вышла из своего дома. Перед тем как покинуть его навсегда, заглянула в садик, подошла к старой айве, обняла ее, прошептала какие-то слова и больше не произнеся ни слова и не обернувшись вышла за калитку. Села в машину Бахрама и тихо сидела до самой дачи. Сын весело болтал, стараясь развеселить старушку, обещал приезжать каждый день после работы, а отпуск у него целых 40 дней.

Первое время Захра хала даже не разговаривала с детьми, все время молчала. Дочка, сын, внуки буквально не отходили от нее, не оставляли ни на минуту одну старую женщину. Но потихоньку она оттаивала. Хотя, казалось, ничего не радовало ее теперь. Она подолгу сидела в саду, глядя на верного Полкана, ходившего за ней по пятам. Засыпала сидя в шезлонге. Но не уносила ее больше действительность туда – в прошлое, где был ее муж Аскер, всегда приносивший ей первые распустившиеся нарциссы, в те воспоминания, тёплые и берущие за душу, которые проносятся как единый миг, даря спокойствие и уверенность в том, что есть тот мир, где всё, как раньше, и те, кто покинул этот мир, живут и здравствуют там…

И стала Захра хала плохо себя чувствовать. Будто что-то тяжёлое давило на грудь и не давало вздохнуть. Лето пролетело быстро. Сын не раз возил мать на берег моря. Они сидели у моря, пили чай, слушали крики чаек, шум морского прибоя. Полкан бегал по берегу, лаял на волны, пытаясь укусить прибрежную волну. Каждую субботу приезжали внуки – Фидан с мужем, работающая в больнице невестка Лейла, и муж Мины. Дети окружали старую женщину такой заботой и любовью, что ей хотелось опять, как раньше, помогать, что-то делать по дому, нянчить малышей. Она всю жизнь была нужной, помогала дочери и сыну. Всегда добрая и отзывчивая: могла вечером прийти к дочке – знала, как ей тяжело было и учиться, и нянчить ребенка – и остаться у нее на месяц. Она удивительным образом успевала всё: и прибраться, и приготовить вкусный обед, и внуков укачать. Когда она была дома, становилось уютней, еда вкуснее и окружающие словно лучше.

Ее одинаково любили и невестка, и зять. Казалось, прожитые годы накладывают отпечаток на лице. Говорят, сама душа проявляется на лице старых людей. Так вот, лицо Захры хала было нежным, со стариковским румянцем, голубыми васильковыми глазами и сеточкой морщинок, которые делали его добрым и ласковым.

Настал октябрь. Деревья в саду оголились. Зарядили дожди. Детей очень беспокоило здоровье Захры хала. Вскоре она совсем слегла. Ноги не держали старую женщину, как-то утром она хотела встать, но повалилась на бок, хорошо, что зять был рядом, подхватил. На семейном совете было решено переехать в город к Мине, дочери. Так на одном боку Захра хала и лежала, не вставая и ни на что, не жалуясь. У детей сердце разрывалось, приглашенный доктор ничего не нашел, прописал мази для ног да успокоительное от нервов, для Мины. В один из осенних дней, вечером Мине позвонил брат и попросил приехать. Он был взволнован, по голосу Мина поняла, что ехать нужно безотлагательно.

– Знаешь, Мина, я сегодня проезжал мимо маминого дома, там перегородили всё, стройку развернули. Дом уже начали сносить, пока разнесли наполовину, а вот дерево мамино, айву выкорчевали, видно, бульдозером. И оно там на боку лежало, корнями кверху. Ты знаешь, мне так плохо стало: совсем как мама, набок завалилось. Оно… умирает… Мина молчала, она не ходила там, где стоял их дом, боялась увидеть пустое место, а больше всего – зияющую яму от дерева. Ведь недаром говорят, дерево связано с тем, в честь кого посажено, оно дает ему силу…