– Дак я и так… – обиделся невидимый во тьме собеседник, – дурачки вы…

Старик, развернул Лену лицом к себе и тряхнул слегка за плечи.

– А ты чего визжишь? Это же Ондрюшка-дурачок, нашла кого бояться!

– Мне откуда знать, – ответила девушка, как заорет откуда-то снизу, вот я и вскрикнула от неожиданности. День у меня выдался тяжелый, а тут еще этот…

– Ладно, ладно, пошли в дом, – проворчала Зинаида Захаровна, – сегодня у всех был день тяжелый. Только у старого все опять налегке, – она взглянула холодным злым взглядом на мужа, – глазенки-то вон как блестят, когда успел нализаться-то?

– Да где уж я нализался? – защищался Петр Кузьмич, – идите спать, я еще покурю.

– Давай недолго тут, куряка, завтра с утра дел куча, – приказным тоном добавила старуха.

– Да иди уже, – отмахнулся от нее дед.

Лена, опираясь на резную трость дошла до спальни и села на кровать, она только сейчас вспомнила, что здесь спит ее Сережка. Испуг прошел, пришло ощущение дикой усталости, как будто на нее надели свинцовую шубу, так вдруг захотелось спать. Убедившись, что с сыном все в порядке, молодая мама легла на правый бок, обняла малыша и мгновенно уснула.

***

Все тот же лучик-озорник, обычным маршрутом добрался до лица молодой мамы, сполз ей на щеку и начал щекотать осенним теплом. Проснувшись, Лена первым делом оглядела сына, который уже не спал, а увлеченно сосал свой большой палец. Наверное проголодался. Девушка поцеловала ребенка, откинула пуховое одеяло и, взяв стоявшую у края кровати трость, направилась на кухню. В это время входная дверь открылась и на пороге появилась хозяйка дома.

– А, встали уже, – пробурчала старушка, протягивая Елене бутылочку с соской, – на вот, завтракайте, потом за стол садись, блины там, молоко в холодильнике. Разберешься, в общем. Бабуля развернулась и вышла, а Лена, поставила бутылочку на стол и пошла за печку, где на стене висел умывальник. Умывшись, девушка вернулась в спальню, захватив по пути «завтрак» для сына. Сергей Сергеевич жадно схватил соску губами, как-будто не ел несколько дней, и моментально опустошил бутылочку. Одной порции ему показалось мало, и он начал реветь, требуя добавки.

Растерянная мама взяла ребенка на руки и собралась было выйти на улицу, как дверь, ведущая в дом, снова отворилась. На пороге стояла незнакомая полная женщина в белой не то блузке, не то сорочке, воротник которой опускался в глубокое декольте со шнуровкой, едва сдерживающей пышные груди. Подметая, темно-синей, в желтый цветочек юбкой, пол, женщина подошла к Елене и протянула ей бутылочку для кормления, наполненную молоком.

– Мало ведь одной-то, – улыбнувшись сказала, – вот, добавочки принесла. Лизавета я, – представилась пышная женщина. На вид ей было не больше двадцати пяти, светлые волосы были аккуратно спрятаны под белоснежным платком, большие голубые глаза светились бесконечной добротой, но где-то в самой глубине ее сияющих глаз, Лена уловила, как ей показалось, едва заметную нотку тревоги или страха. Словно почувствовав мысли молодой мамы, Лизавета, опустила глаза, улыбнулась и развернулась лицом к двери.

– Ну вы тут кушайте, а я потом забегу, в обед, – не оборачиваясь сказала толстушка и вышла из дома.

Позавтракав блинами и молоком, мама Сергея Сергеевича, вышла на крыльцо, крепко прижимая сына к себе.

Солнце заливало ухоженный двор, справа Петр Кузьмич пытался починить дверь сарая, из которого доносилось добротное хрюканье. Слева от крыльца находился курятник. Оттуда было слышно ворчание старушки и пение петуха, они как будто спорили о чем-то. Метрах в двадцати от дома, прямо напротив крыльца поскрипывала от ветра калитка, за которой расстилалось широкое золотое поле пшеницы. Дальше, за полем, виднелись изумрудные кроны соснового леса.