– Не нахожу! – ответил я как можно увереннее, чтобы скрыть своё согласие с Куртом. – К тому же, если быть объективным, полностью подотчетен мне лишь один объект – это мой дом. А библиотека и торговый центр – только наполовину.

– Ого! – чему-то неожиданно обрадовался Курт. – Побродив по библиотеке, я и не заметил четко выраженной границы, разделяющей это здание на две половины: одну – подотчетную вам, другую – Петре. Или такой границы на самом деле нет?

– Она существует, но не в прямом смысле слова, не в виде начерченной линии, если вы об этом… – я немного замялся, понимая, что, скорее всего, не получится объяснить этому человеку, что собой представляет Линия разграничения ответственности в зданиях и окрестностях, примыкающих к Дороге – в том числе, на самой Дороге. – Просто эта линия в определенном смысле чисто номинальная. Плавающая. Она проходит там, куда падают наши взгляды, мой и Петры, когда мы делаем обходы… То есть, каждый из нас примерно знает, где линия проходит… Скажем, я захожу в библиотеку, обхожу ту её часть, которая расположена ближе к моему участку дороги. А другую часть библиотеки, находящуюся со стороны участка Петры, я лишь мельком окидываю взглядом… Иногда получается окинуть больше, иногда меньше – вот почему граница плавает…

– Приблизительно понятно, – задумчиво произнёс Курт. – Каждый из вас, делая обход своего участка, в разное время попадает в библиотеку, ходит по ней, бросает взгляд на всё, что попадается по пути. Может быть, просматривает корешки книг, иногда берет какую-нибудь, листает, просматривает, читает её в библиотеке или уносит с собой, чтобы потом вернуть. С этим всё ясно… Но что происходит, когда вы изредка случайно встречаетесь с Петрой в стенах библиотеки? Ваши взгляды упираются друг в друга? Возможно, один, более сильный, входит в другой, более податливый, продавливает его, проникая в чужую глубину?

Лицо Курта, произнесшего эти странные слова, в которых чувствовалась ирония, оставалось невозмутимым. Я уставился в его круглые очки – они почему-то вдруг стали совершенно непроницаемыми, словно за стеклами нет не только глаз, но и вообще – ничего. Я прокручивал в голове последнюю фразу Курта, пытаясь понять – вопрос это или утверждение? Иронизирует он или восхищается? Наконец я ответил, как смог:

– Мы редко встречаемся. И почти всегда отводим глаза друг от друга.

– Вот, значит, как… Ваши взгляды, словно упругие шары, поверхности которых покрыты какой-то скользкой субстанцией… Но что-то подсказывает мне, что это не продлится вечно… Постепенно скользкая субстанция сотрется, шары станут мягкими, и ваши взгляды больше не смогут отталкиваться и ускользать друг от друга – они не просто соприкоснутся, но утонут друг в друге, смешаются и станут чем-то одним…

В последних словах Курта не чувствовалось ни капли иронии, стекла его очков вновь стали прозрачными, за ними показались глаза, полные сочувствия и усталости. А голос, словно ветер, пронесшийся над полем – врезался в лесную чащу, ослаб и заблудился:

– Не хочу показаться невежливым и назойливым, но вечер уже не за горами, а там и ночь. Не думаю, что я сейчас в состоянии добрести до ближайшего постоялого двора, где смогу найти подходящий кров и ночлег… Ночи сейчас уже по-осеннему стылые – не хотелось бы спать в лесу подобно дикому зверю… Может быть, в вашем доме найдется свободное местечко для путника – можно даже в каком-нибудь пыльном углу. Кинете на пол старую дерюгу, дадите накрыться тулупом, сунете под голову валенок – этого будет предостаточно. Главное, чтобы в камине огонь горел да в чашке горячий кофе дымил…