Он досадливо махнул рукой и, круто развернувшись, зашагал прочь.

– Говнюк! – Виктор засвистел ему вслед. – Греби отсюда, козлище поганое! Святоша, мать твою!..

Альберт, не оборачиваясь, шёл к остановке.

«Какой гнусный сволочуга, – думал он, нервно теребя в кармане носовой платок, – и зачем я затеял с ним этот спор? Правильно говорят, давно пора стереть всю эту мразь с лица земли. Растоптать, задушить, согнать в резервацию…»

Он переложил папку из одной руки в другую и ускорил шаг.

Как и собирался, вечером Виктор зашёл к Жбану:

– Привет! – он швырнул принесённую им бутылку на мятую, неубранную постель, а сам уселся на стул.

Жбан жил в маленькой полуподвальной комнатёнке. Сколько Виктор помнил, у него всегда была грязь, сновали тараканы и стоял отвратительный, ни с чем не сравнимый запах. Запах туалета, нечищеных зубов и чего-то ещё, совершенно неуловимого.

– О! – схватив бутылку, Жбан тут же принялся зубами сдирать с неё пробку. – Остограмимся, остохренимся…

Отыскав на столе среди остатков ужина и немытой посуды пару стаканов, Виктор пододвинул их к Жбану. Выпили. В животе стало тепло, в голове – легко и приятно.

– Знаешь, – начал Виктор, прикуривая сигарету от другой из пепельницы, – а я ведь сегодня был у них.

– Да ну? – Жбан застыл с полуоткрытым ртом. – Ну и как?

– Дерьмо собачье! – Виктор раздражённо пнул валявшуюся на полу пустую пивную бутылку. – Тупые, офанателые педы. Страшный суд, Конец Света.

– Во-во, – оживился Жбан.

Он пожирал рыбу из консервной банки. Причём делал это руками, без помощи вилки, капая на простыню и себе на живот.

– А я тебе что говорил! Эти люди озабочены, понимаешь? Всегда приятно думать, что ты не какая-то там шушера, а нечто важное и незаменимое, без чего мир перестанет вращаться. Например, избранник Божий. Каждый сходит с ума по-своему. Всеми смертными движет чувство собственной значительности, чего же ты хотел от них?

Он доел остатки консервы, облизал пальцы и швырнул пустую жестянку в угол.

– Наливай!

Виктор досадливо поморщился. Его всегда поражали скотские Жбановы манеры, его мерзкая, жирная рожа и в то же время умение так тонко разбираться в той или иной ситуации. Тем более что слышал он об этом с чужих слов. Не вязалось как-то всё это.

После второй Виктор решил, что время для серьёзного разговора уже пришло. В бутылке оставалось ещё немного, это на посошок. Дождь за окном как будто усилился. Что ж, им и флаг в руки.

– Лисович, – он тихонько пихнул Жбана в бок, – а у нас на сегодня есть работа. Не забыл?

Жбан сию же минуту подавился куском пирога и принялся кашлять.

– Ты что, – проквакал он, устремляясь к раковине, – совсем озверел? У меня же ничего не готово, я не могу.

– Ерунда, – успокоил его Виктор, – всё, что надо, я взял. Можешь не волноваться. Идти надо сегодня.

– Но почему? Мы же договорились на воскресенье.

– Всё меняется в этом иллюзорном мире.

– Но… я не могу сегодня.

– А меня это не колышет, – ответил Виктор, разливая остатки по стаканам. – Я сказал, идём сегодня, значит, пойдём сегодня, понял?! Планы изменились. Завтра катализаторы увозят из института.

Несколько секунд Жбан стоял неподвижно, потом безвольно махнул рукой и, шмыгнув носом, принялся собираться.

– Чёрт с тобой, – бормотал он, заползая под диван за носками, – тебя переспоришь разве?.. И вообще я это уже давно подметил: когда ты начинаешь называть меня по фамилии, ничего хорошего от тебя ждать не приходится. Значит, готова очередная гадость…

Толстый живот ужасно мешал ему.