Спасибо, Митя, за обстоятельное письмо. Второй день живу приятными воспоминаниями о нашей практике в Ургаше летом далёкого 1959-го. Перебираю фотографии. Какие мы там юные и красивые, все в ожидании будущей интересной и счастливой жизни! Не понимали дурачки, что тогда-то и была у нас жизнь интересной и счастливой. Без кризов и радикулитов. А мы с тобой переживали по поводу танцев и девчонок. Несмышлёныши. Теперь у меня четверо детей от двух жён, кафедра в альма-матер, «Волга» в гараже, дача на Карельском перешейке… А я завидую нам, тогдашним пацанам, что играли в шахматы на подоконнике…

Передавай привет Пашке, пусть держит хвост пистолетом. И пиши мне побольше про Ургаш, где-то по его улочкам до сих пор бродит наша юность.

Ленинград, Матушевскому А. Б.

Дела на заводе по моей теме ещё только разворачиваются, поэтому вечера и выходные у меня пока остаются свободными. Я отнёс в местную газету пару своих рассказов. С единственной целью – выйти на местную пишущую братию. Мой ход сработал, в редакции меня вывели на «собратьев по перу», а затем и на Веронику Бревдо, единственного в Ургаше члена Союза писателей.

Живя в Ленинграде и изредка печатаясь, я имел возможность общаться с некоторыми писателями и редакторами, т. е. какие-то азы литературного творчества к своим пятидесяти годам я всё-таки постиг. И вполне могу поделиться ими с местной пишущей молодёжью, не претендуя на роль литературного мэтра.

Мне нравятся эти молодые и горячие ребята и девчонки, начитанные и талантливые. Одни фамилии чего стоят: супруги Винокуровы, Лёня Гладков, Тамара Рубцова… Мы слушаем их стихи и рассказы, критикуем, спорим, рассказываем анекдоты, смеёмся и снова спорим.

Они же познакомили меня с Вероникой Бревдо. Общение с членом Союза писателей, автором нескольких книг в корне отличается от общения с начинающей литературной братией, молодой и неугомонной. Вероника прикована к постели какой-то редкой болезнью. Паралич сковывает её тело, постепенно поднимаясь от нижних конечностей к голове. Я нашёл в энциклопедии нечто похожее, называется «синдром Лу Герига» – постепенная атрофия всех мышц. Кроме того, там есть ещё болезнь Шарко – Мари – Тута – медленно прогрессирующая мышечная атрофия, но не уверен в своём диагнозе, извини, не специалист. А спросить Нику не решился. Сейчас можно видеть только её красивое лицо в обрамлении чёрных волос да огромные выразительные глаза – всё, что не скрыто одеялом. К ней я захожу по предварительной договорённости.

Ургаш, Сергееву Д. Г.

Митя, я не узнаю тебя. Ты закоренелый холостяк, и вдруг «красивое лицо в обрамлении чёрных волос да огромные выразительные глаза». Чует моё сердце, созреваешь и ты для воздействия дамских чар, вот-вот рухнешь. Кем бы ни оказалась будущая твоя дама, в любом случае держи хвост пистолетом!

Ленинград, Матушевскому А. Б.

Когда по пути в гостиницу я захожу к Нике, она угощает меня особенным чаем, настоянным в термосе на каких-то корнях с добавкой нескольких капель коньяка, и я оживаю, усаживаюсь в глубокое кресло у окна, её рыжий кот прыгает мне на колени, и мы часами говорим с Никой о чём угодно. Учитывая её практически тюремный образ жизни, я предлагаю ей разнообразные путешествия, приглашаю мысленно побродить по улочкам Вильнюса или Таллина, половить рыбу в Дону под Азовом или вскарабкаться на вершину Большого Нахара по северо-восточной стене.

Ника – уникальный человечек, интересный собеседник, но писатель слабенький, на среднем уровне наших питерских дам, заполнивших все литературные объединения и мастерские, её бы там в один присест раздраконили и съели. Недаром Кедрин писал: «У поэтов есть такой обычай, в круг сойдясь, оплёвывать друг друга». Однажды она дала мне с собой рукопись рассказа, уже отправленного в журнал. Я целую неделю добросовестно делал пометки в местах, где у меня возникли вопросы. Возвращая рукопись, спросил: «У тебя корабли стоят в бухте, с моря наползает туман, звенят склянки. Как ты себе это представляешь?» – «Очень просто, – ответила она. – Туман, ничего не видно. И только слышно, как звенят склянки». – «Ника, склянки – это песочные часы, которые в былые времена вахтенный должен был переворачивать каждые полчаса. И при этом дважды ударить в рынду – судовой колокол. Так что в тумане звенит бронзовая рында, а не склянки. Это идиома. Давно нет на кораблях песочных часов, но выражение «бить склянки» оказалось живучим и до сих пор в ходу на флоте». Ника заметно расстроилась, сказала, что всегда проверяет себя по справочникам и энциклопедиям, но тут поддалась обаянию морской романтики и «пропустила удар». И добавила: «Вообще-то, мои творения никто никогда не разбирал и не критиковал». Я понял, что она разнервничалась, и заткнулся.