Совместность, понимаемая и как физическое пространство, и как социальная практика «за пределами государства и рынка»53, также может напрямую связываться с дискурсами о «праве на город как на коллективную реапроприацию городского пространства, которое призвано привести к появлению трансформированной, обновленной городской жизни, ориентированной на потребительную стоимость/ценность города, где обмен не опосредован меновой стоимостью, торговлей или прибылью». Эти дискурсы основаны «одновременно на понимании города как физической формы и как социальных отношений и практик, связанных с ним»54. «Совместность» была формой общественного пространства задолго до того, как само понятие вошло в обиход во время буржуазных революций. По этой причине использование концепта «совместности» применительно к городским публичным пространствам не содержит противоречия; более того, оно позволяет сместить термин «публичность» в сторону эмансипации.

В прошлом столетии появилось понятие «публичного», под которым подразумевали «государственное». Часто «публичное» уравнивалось с «национальным» или «государственным», то есть принадлежавшим государству или правительству; или же оно предоставлялось государством или каким-то государственным институтом, например муниципалитетом или администрацией любого из уровней. Государство выступает как противовес рыночной экономики, являясь институтом, компенсирующим или смягчающим негативные эффекты рыночного функционирования. Для этого оно предоставляет различные формы социальной, экономической или правовой защиты. Эта система продержалась недолго, прижившись лишь после Второй мировой войны исключительно в европейских государствах всеобщего благосостояния. Таким образом, в течение долгого времени социальные движения адресовали свои требования государству. Оно должно было обеспечивать и соблюдение прав граждан, и социальное равновесие; ему же вменялось управление государственной (public) собственностью.

Тем не менее современное государство возникло параллельно капиталистической рыночной экономике и с самого начала задавало политические рамки, определяющие функционирование и рост рынка. Государственным приоритетом являлись защита и продвижение частной собственности, и потому с первых дней существования государство в штыки принимало идею совместности. Государству вменялось смягчение социальных конфликтов – за счет соцзащиты или же репрессий, а зачастую и того и другого. Государство создает политические, социальные и правовые условия для функционирования капиталистического рынка. Тем самым оно вынуждает социализируемых граждан настолько усвоить логику и требования рыночной системы, чтобы им больше было не по силам ни представлять, ни уж тем более воплощать альтернативные сценарии, существующие вне логики рынка. Государства никогда не защищали совместность. Правительства с самого начала активно участвовали в огораживании, ставшем значимой предпосылкой для успешного развития капитализма. На заре английской промышленной революции практиковались «парламентские огораживания», которые мы можем наблюдать и сегодня, когда, к примеру, ЕС принимает законы, ограничивающие доступ в интернет или же запрещающие фермерам взаимообмен семенами и грозящие последним судебными преследованиями.

В то же время многие потеряли веру в то, что государство желает или вообще имеет основания выступать от их имени и гарантировать их права. Они выступили против рынка и государства. Некоторым захотелось взять дела в свои руки. Решившись, они взялись кодировать самые разные ресурсы коллективного использования как «общедоступные» (common): водо- или энергоснабжение, жилую застройку, здравоохранение и даже городское планирование и использование публичных пространств. Но насколько осмысленно нарекать все эти разные вещи совместностями? И достаточно ли заменить термин «публичное» понятием «совместности»? В чем их отличие и что значит воспринимать «публичные» вещи, такие как государственные услуги и пространства, с позиции совместностей?