Костя занимался окончательным оформлением диссертации, проходил предзащиту. Ситуация складывалась таким образом, что его могли провалить, а могли вместо кандидатской засчитать докторскую. В суматохе и волнениях он не заметил отсутствия Зуди в своей жизни. И когда однажды ему понадобилось заехать к ней за какой-то брошюрой, пережил настоящий шок.

Он подходил к подъезду одновременно с высокой, смутно знакомой женщиной, придержал дверь, они вместе вошли в лифт.

– Ты напрасно изображаешь спартанское хладнокровие, – сказала она.

Это была Зуля! Чудовищно! Родная жена показалась ему «смутно знакомой»! От стыда и раскаяния Костя был готов бухнуться перед ней на колени. Он обнял Зулю и крепко прижал к себе. Лифт остановился, но он не отпускал ее.

– Мы с тобой несчастные люди, – пробормотал Костя.

– Пойдем домой, – хихикнула Зуля.

Его поведение и слова она восприняла как манифест о капитуляции. Капитуляцию следовало подсластить милостью победителя. Милостями одаривали в постели. Костя не смог отказать. Ловушка снова захлопнулась. И он вдруг понял, что это может повториться второй, третий, десятый раз – продолжаться всю жизнь. Его равнодушие, ее истерики – и клацанье капкана.

Нет, уж лучше предстать подлой скотиной. Только подлая скотина может сказать женщине, с которой только что переспал, что он ее не любит. Залить в себя стакан коньяку и долго говорить. Как под наркозом – ни слова потом не мог вспомнить.

Зуля подала на развод, они разошлись.

Теперь в его жизни появилась Вера. «В его жизни появилась» – Костя стал думать любовными штампами. Вот еще – «он никогда не испытывал ничего подобного». Самое забавное – все правда. Хотя его чувство к Вере было корыстным. Разговаривая с ней, Костя нравился сам себе – становился умнее, остроумнее, поражался вдруг выплескивавшимся из него оригинальным мыслям, каламбурам, красивым оборотам речи. Вспоминая ее лицо, волосы, жесты в одиночестве, он неожиданно придумывал интересный ход, нестандартное решение, связанные с профессиональными проблемами. Она вдохновляла его.

Костя не мог сказать – красива ли была Вера. Он помнил свое первое впечатление – вроде симпатична. Она была абсолютом, к которому неприложимы понятия красивости или некрасивости, доброты или недоброты, скромности или нескромности. Он уже не думал об утомительности длительной осады. Разговаривать с ней, ухаживать за ней – удовольствие, которое Костя не променял бы на все мирские блага.

Но Вера почему-то не пришла в пятницу. Сегодня был вторник, и снова он не увидел ее на аллее в центре больничного парка. Может быть, она заболела? У Кости не было номера домашнего телефона Крафтов. Но он записан на титульном листе истории болезни Анны Рудольфовны. Не успел Костя подумать о том, что надо отправиться к Галке, как она явилась сама.

Галине очень подходила фамилия, полученная от мужа, – Пчелкина. Невысокого роста, худенькая и юркая, она взбивала редкие, но пушистые волосы, и они светились, как крылышки у пчелки.

– На стульчике качаемся, доктор? – спросила Галка, поздоровавшись.

– Ага. Предаюсь мировой скорби.

– Дамочка твоя не пришла, сегодня не ее день?

Костя с грохотом поставил стул, уперся руками в стол.

– Что ты имеешь в виду?

В ординаторскую вошли несколько врачей, они услышали его вопрос.

– Я имею в виду день рождения моей старшей сестры Зои Павловны, – ответила Галина. – Знаешь, какие она кулебяки печет? Пальчики оближешь. Как верный товарищ говорю – пироги еще остались. Вино выпили, а кулебяки могу по знакомству устроить. Приходи, пока практиканты все не слопали.

Галка захлопнула дверь. Костя перебросился несколькими фразами с коллегами, расписался на приказе об усилении мер пожарной безопасности, который принесла секретарь главного врача, и вышел из кабинета.