– Вот, можем же жить красиво, – Иван лежал и попыхивал трубкой, пуская дым колечками. Он вдруг решил, что наступило идеальное время для использования табака, припасённого для особых случаев.

– Кто бы сомневался, – согласился я. – Только ради этого нужно потрудиться.

– А мы что? – встрепенулся приятель. – У меня ноги снова отваливаются!

– Я о лесе, где мы находимся, говорю. Оглянись – вокруг окультуренная тайга! Столь необычно для здешних мест, что сразу в глаза бросается.

– Ты про эти пеньки? – усмехнулся Иван. – Если не брать их в расчёт, то красиво конечно. Как в московском ботаническом саду!

– Да ну тя! Сравнил тоже, как будто в ботаническом саду пеньков меньше! Лучше бы Мачу Пикчу[3] припомнил, или Чавин-де-Уантар[4] например.

– Ну, о Мачу Пикче, единстве архитектурных сооружений с окружающей их природой я, пожалуй, и слышал, и даже видел на картинках, – с расстановкой сказал Иван, на мгновение выпустив трубку изо рта. – На Москву явно не похоже… А вот с Чавином это что-то ты загнул.

– Ничего необычного. Была такая интересная культура вдоль Тихоокеанского побережья, – стал пояснять я. – Люди возводили каменные города в сейсмоопасных и отдалённых от океана безлесных районах Перу. Суть та же, что и с Мачу Пикчей: единство природы и творений человеческих рук, но больше с гидрогеологической точки зрения. Например, специально выстраивали отводные каналы вдоль реки, чтобы вода весеннего паводка с грохотом устремлялась через городскую площадь, подступала к ступеням домов, вызывала резонанс в глубине помещений.

– И мешала спать. Зачем?

– Ты меня спрашиваешь? Первое, что приходит на ум, таковы были религиозные представления тех индейцев, но разве это исчерпывающий ответ? Тащиться в горы на сотни километров, где случаются землетрясения, и обустраивать там своё бытие среди малоприспособленных для жизни условий выглядит довольно-таки странно… Не находишь?

– Так уж? – искоса глянул на меня Иван, продолжая дымить. – По-моему ты то уж точно от них мало чем отличаешься… Даже на первый взгляд. И спустя столько лет.

– Само собой разумеется! – не растерялся я на комплимент. – Потому и вспомнил об этом. Но всё же… Да, мы можем в короткий срок и с большой тщательностью изучить останки этих индейцев, исследовать их культуру, что они ели, но мы никогда не сможем понять их мировоззрение, выяснить, чем они жили, что чувствовали. Потому что у нас иные критерии оценки действительности, накладывающие свой отпечаток. Мы играем свои роли в другом варианте развития событий. И со временем забываем, что всего лишь варианте, а не истине в последней инстанции. И поэтому…

– Жить в дикой местности, ходить одними тропами с медведями, не знать, что такое телевизор и не видеть электрического света – только буйство природных стихий вокруг; нет телефона, часов, медицины, карты и компаса, – замечтался Иван. – Интересная, право, должна быть жизнь, освобождённая для живых впечатлений, подобие которой испытываем мы сейчас! Сначала идёшь до одинокой скалы, затем на звезду к перевалу, веря в удачу, моля о хорошей погоде и благополучии… И правда, как в сказке! Надо же, сколько раз видел оленя по телевизору, и только сегодня ночью, пережив, я понял, что на самом деле раньше не видел его никогда! Ты прав! Не с чем было сравнить.

– И сколько существует таких ярких моментов! Многие люди умирают, не испытав самых элементарных вещей: сибирской зимы, северного сияния, кавказского гостеприимства… Не попробовав таджикских дынь, туркменского инжира, курильской рыбы, карельских грибов. Уральских комаров, в конце концов! А как прекрасно увидеть всё это собственными глазами, потрогать и испробовать на вкус! Ни одна телевизионная передача не заменят той полноты впечатлений, в силу которой можно было бы с уверенностью воскликнуть: «Да, я знаю всё это!»