– Разрешите идти?

– Не разрешаю.

Генерал сдвинул в сторону стопку удостоверений и положил перед Геной несколько чистых листов бумаги. Рядом с ними – шариковую ручку.

– Пиши.

– Чего писать? – вяло поинтересовался Гена. – В смерти моей прошу никого не винить?

– Пиши. Я скажу.

Гена взял ручку и приготовился писать.

– Здравствуй, милая мамочка, – продиктовал генерал. – Написал? Продолжай дальше. У меня всё в порядке. Я жив – здоров, чего и тебе желаю. Добрался нормально, устроился хорошо, так что не волнуйся, пожалуйста. Чеченцев здесь много, но на вид они нестрашные, даже похожи на людей. Ну вот, на первый раз всё, а то нет времени писать подробнее. Очень много работы. Когда освобожусь, напишу обо всём. Кстати, мясо и фрукты здесь дешевле, чем у нас. До свидания. Целую. Гена. Написал?

– Написал.

– Бери другой лист и пиши снова. Здравствуй, милая мамочка. Я жив – здоров, чего и тебе желаю. Мамочка, ты не волнуйся, пожалуйста, но я нахожусь в плену у чеченцев. Когда вернусь домой, расскажу, как всё приключилось. Обращаются со мной нормально, все органы целы. Кормят тоже нормально. Я даже поправился. Меня освободят, когда будет производиться обмен пленными, а до тех пор мне придётся побыть у них. Так что не переживай, пожалуйста. Жди меня, и я вернусь. Только очень жди. Больше писать нет времени, так как человек, который согласился переправить письмо, сейчас уходит. До свидания. Целую. Гена.

– Что всё это значит?

– То, что ты должен исчезнуть на длительное время… как Гена Грызенков.

– Зачем?

– Чтобы Олаф Торвальдсен мог спокойно делать своё нелёгкое дело.

– Я, что, вправду, должен буду поехать в Чечню?

– Для всех твоих родных и знакомых, включая мать и дядю, который самых честных правил, – да.

– А на самом деле?

– Завтра утром ты отправишься в Москву. Приобретёшь там квартиру, денег у тебя более чем достаточно, и явишься в «Дары Востока».

– Хорошо. Явлюсь. И что я буду делать?

– Работать.

– Работать? Но для начала, как минимум, нужно устроиться на работу. Я слишком хорошо знаю, каково сделать это в наше время. И кем, интересно знать, я смогу там устроиться?

– А для чего, спрашивается, существует прекраснейший документ, который ты даже не удосужился прочитать?

– Но он на незнакомом языке. Я ничего там не понимаю.

– На незнакомом? С каких пор твой родной норвежский язык стал для тебя непонятным?

– Так он на норвежском? И что в нём написано?

– Это твоя аттестация. В ней ты характеризуешься как прекрасный работник, лояльный член общества.

– И где я успел там поработать?

– Ты разве забыл, что работал барменом в ночном баре «Ваалгал»?

– Ах, да. Но какой из меня бармен? И кой прок от бумажки, написанной на норвежском языке?

– Без бумажки ты букашка, а с бумажкой – человек. И отношение к тебе будет человеческое. И когда в «Дарах Востока» откроется вакансия бармена, то предпочтение, поверь мне, будет оказано тебе. Тем более что о твоих конкурентах, если они, вдруг, объявятся, я позабочусь. Но, запомни, это единственная помощь, которую я окажу тебе. В дальнейшем, заботься о себе сам.

– Ну, какой из меня бармен? – канючил Гена. – Я коктейля ни разу на вкус не пробовал, не то, чтобы сбить его. Да меня сразу разоблачат, как только я встану за стойку.

– Разоблачат, если и дальше будешь продолжать в том же духе. Что главное в жизни?

– Что?

– Вера. Если ты, по-настоящему веришь во что-либо, то окружающие тебя люди тоже поверят. Вбей в свою рыжую голову, что ты Олаф Торвальдсен, классный бармен, и, будь спокоен, ни одна живая душа не усомнится в тебе. А начнёшь сомневаться, бояться, метаться, тогда и дураку будет понятно, что ты не тот, за кого выдаёшь себя.