По возвращении во Флоренцию Галилей оказался вовлеченным в новые дебаты – на этот раз речь шла о плавающих телах, точнее, о плавающем льде. Эта полемика достаточно детально рассмотрена в литературе183, и мы не будем останавливаться на ней здесь специально. Отмечу только, что спор о плавающих телах (вторая половина 1611 года) еще более обострил отношения Галилея с Коломбе и другими аристотелианцами и дал толчок к созданию во Флоренции так называемой «голубиной лиги» (colombo в переводе с итальянского означает «голубь»), сильной оппозиционной группировки консерваторов-перипатетиков, настроенной против новых идей в астрономии и в физике.
16 декабря 1611 года художник, скульптор, архитектор и инженер Лодовико Карди по прозвищу Чиголи184 пишет Галилею:
От одного моего друга, очень милого священника, весьма преданного Вам, я узнал, что группа лиц, недоброжелательно и завистливо относящихся к талантам и заслугам Вашим, собирается и совещается в доме архиепископа. В озлоблении они стараются решить, нельзя ли нанести Вам удар по какому-либо поводу, по вопросу ли о движении Земли, или по какому-либо другому. Один из них уговаривал некоего проповедника, чтобы тот объявил с церковной кафедры, будто Вы высказываете сумасбродные идеи. Этот отец, распознав здесь злобные намерения, ответил на эти предложения так, как то и подобает доброму христианину и священнослужителю. Я пишу Вам об этом, чтобы Вы остерегались зависти и недоброжелательства этих злоумышленников, часть которых Вы знаете по их писаниям, смешным и невежественным, поэтому Вы должны примерно знать, кто эти люди185.
Информация Чиголи свидетельствовала о консолидации антигалилеевских сил и о необходимости предпринять ответные шаги. Более всего Галилея тревожило смещение полемики в область богословия.
Ядром антигалилеевской лиги стали архтепископ Флоренции Алессандро Марцимедичи, который лично не был настроен против Галилея, Джованни де’ Медичи186 и братья Коломбе, Лудовико и Раффаэло. Последний припомнил Галилею даже его давние лекции по топографии Дантова Ада187, посетовав, что и в Аду не укрыться от нездорового любопытства математиков, которое сродни опьянению. «А если кто пьет вино мирской науки, – вещал Раффаэло, – не разбавляя его водой мудрости (“aqua sapientiae” [Ecc.: 15:3]), тот впадет в безумие»188. Кто же этот безумец? Раффаэло не назвал его имени, но сказал о нем так, что всем стало ясно, о ком идет речь:
Разве древние, говоря о человеке, который ищет изъяны там, где их нет, не говорили о нем: “