Аши молчала, отвернувшись. Чуть подрагивала рука, стиснувшая эфес.

– Мы оба вышли, не зная, что найдём. Я собирал души болотников. Опасное дело, неприятное дело, и никакого удовольствия я от этого не получал. Ты убивала тех же болотников за деньги и тоже не испытывала никакой радости. Мы делали то, что должны, не остальным, не людям и даже не себе – чему-то в нас, что поднимает и гонит в дорогу. Ради момента истины. Когда мы стоим на краю этой ямы и держимся за руки. Зная, что ничего большего между нами не случится, потому что допусти мы это – всё бы безнадёжно погибло, Аши.

– Зависит от обстоятельств, – криво усмехнулась девушка. Но – не тронулась с места. Так они и стояли, над расплесканной землёй, над белыми костями и жёлтым, тускло блестящим золотом.

«А всё может закончиться совсем не так. Они оба махнут сейчас рукой на всё, на оставшиеся позади какие-то привязанности и обязательства, на обстоятельства и резоны, и, не разнимая рук, пойдут прочь. Чем не выход? Чем не окончание истории? Наверное, в балладе для баронессы оно так и будет…»

Но только не в жизни.

Иногда, когда в балладе гибнут оба, и Он, и Она, слушатели невольно верят, что Там, за Гранью, герои вновь встретятся. За Гранью, но не здесь, на сером болотном мху. Пока все ещё живы.

И они на самом деле стояли, осторожно соприкасаясь самыми кончиками пальцев. Стояли, глядя друг другу в глаза, и на сей раз никто не отводил взора.

– Едем отсюда, – резко и зло наконец бросила воительница, отнимая руку. – За болотником… потом отправлюсь. Сама.

– Да, едем, – с каменным лицом откликнулся сочинитель. – Меня… Корбулон должен ждать.

…Останется нетронут Мёд Поэзии, останутся нецелованными Ашины губы. Сочинитель и истребительница нечисти разъедутся в разные стороны, и только будут кричать, разрывая бесплотные рты в немом вопле, заключённые в бутылочке Кима души болотников.

Но настанет день, когда они обретут свободу.

Когда он найдёт свой Поэтический Мёд.

В камине гудит пламя, ярится, штурмует сложенные из дикого камня стены, и кажется, что древняя башня аж поёживается от удовольствия – ей нипочём сердитое пламя, только слегка щекочет, наверное. Огонь здесь не простой, магический, питаемый скрещением семи лей-линий…

На таком скрещении и никаких Рун Хаоса не требуется. Бушевать и яриться пламя будет и так.

– Мр-р, – сказал кот, примостившийся на коленях сидящего в кресле у камина чародея. Поднял голову, взглянул на хозяина желтоватыми глазами, в которых читалось что-то драконье. Кошки, особенно знаменитые «страж-», драконам хоть и дальняя, а всё-таки родня.

– Ничего, – хозяин почесал пушистого своего спутника за ухом, и кот благодарно прижмурился. – Просто сидел, вспоминал.

– Гр-р, – проворчал замерший у ног огромный волкодав.

– И ты тоже прав, – усмехнулся чародей. – Не следует погружаться в прошлое слишком уж глубоко.

– Гр-ру-ур. – Пёс повернулся, взглянул в упор и тоже с лёгкой насмешкой, каким бы странным это выражение у него ни казалось.

– Слишком книжная фраза, согласен. Но вообще…

Пальцы волшебника скользили сквозь гладкую и пушистую кошачью шерсть. Гладкую и тёплую, такую тёплую, словно…

Словно кожа на шее, где пульсирует жилка, а волна пушистых каштановых волос туго стянута узлом на затылке. Тёмная заколка, а в ней прячется острейший игольчатый кинжальчик – подсмотрено в какой-то инкунабуле навроде «Древности Чёрных королевств». Так и тянет вытащить эту заколку, запустить пальцы в мягкие пряди, притянуть… но не время. Совсем не время.

Ниже заколки – воротник мягкой свободной курточки со множеством карманов, карманчиков, петель и петелек, где в строгом порядке разложено, развешено и закреплено самое причудливое обзаведение-инструментарий, какой никак на заподозришь у примерной и прилежной адептки почтеннейшей, всемирно знаменитой Академии, единственного места, где учат магии.