– Понятно. Голограмма.

– Да. Ну, пошли. Вы очень аппетитно выглядите в своем полотенце, но без него было еще лучше.

– Благодарю вас.

Мы вышли в коридор; Пиксель зигзагами бежал впереди.

– Доктор, что такое «Комитет эстетических устранений»?

– Что? – удивился он. – Это организация убийц. Преступные нигилисты. А где вы про них слышали?

– Голова сказала в ванной. Этот ваш телефон. – И я повторила ему разговор почти дословно.

– Хм. Интересно. – Доктор умолк и молчал до самого кабинета, который находился десятью этажами ниже, в бельэтаже.

По пути нам повстречалось несколько постояльцев, не дождавшихся заката – большей частью голые и в масках домино, но некоторые и в маскарадных костюмах: звери, птицы или нечто абстрактное. Одна пара щеголяла искусной раскраской на коже, ничем более не прикрытой. Я была рада, что на мне махровый кафтан.

Когда мы добрались до кабинета доктора Ридпата, я задержалась в приемной, а доктор в сопровождении Пикселя прошел в кабинет. Дверь он не прикрыл – мне было все видно и слышно. Его медсестра, стоя ко мне спиной, говорила по телефону – то есть общалась с говорящей головой. Больше в кабинете, кажется, никого не было. Меня слегка удивило то, что сестра тоже поддалась эпидемии обнажения: на ней были туфли, трусики и шапочка медсестры, а белый комбинезон был перекинут через руку, – видимо, звонок застал ее, когда она раздевалась. Или переодевалась. Сестра была высокая, стройная брюнетка – лица ее я не видела.

– Скажу доку, – говорила она. – Ночью смотрите в оба. Увидимся в тюрьме. Пока. – Она полуобернулась к доктору. – Это Даффи Вайскопф, босс. Сообщаю вам предварительные итоги. Причина смерти – удушье. Причем в горло старому ублюдку, прежде чем залить туда кетчуп, засунули пластиковый конверт со всем известной – или печально известной – карточкой: «Комитет эстетических устранений».

– Я так и предполагал. Он не сказал, какого сорта кетчуп?

– Да божечки, ну сейчас!

– А что это вы разоблачились? Фестиваль начнется только через три часа.

– Смотрите сюда, погоняла! Видите эти часы, отсчитывающие драгоценные секунды моей жизни? Видите, что они показывают? Одиннадцать минут шестого. А в моем контракте сказано, что я работаю до пяти.

– Там сказано, что вы должны оставаться на работе, пока я не отпущу вас, а после пяти вам просто платят сверхурочные.

– Пациентов не было, и я решила переодеться в карнавальный костюм. Погодите, босс, вы его еще не видели! Священника в краску вгонит.

– Сомневаюсь. И потом, у нас пациентка, и мне нужна ваша помощь.

– Ой, ладно, ладно! Сейчас снова оденусь Флоренс Найтингейл[10].

– Чего зря время тратить. Миссис Лонг! Входите, пожалуйста, и раздевайтесь.

– Да, сэр. – Я вошла, на ходу снимая с себя краденый «кафтан». Все понятно, благоразумный врач принимает больных женского пола только в присутствии сестры. Это универсальное правило во всей мультивселенной. Если сестра при этом голая, тем лучше – не надо и на пациентку напяливать дурацкий балахон. Помогая сначала отцу, а потом проработав много лет в бундокской клинике омоложения и в больнице при ней, я постигла все тонкости медицинского протокола. Сестры в Бундоке одеваются, только когда это требуется по работе – а требуется редко, поскольку пациенты обычно раздеты. – Только не «миссис Лонг», доктор. Меня обычно называют «Морин».

– Хорошо, Морин. А это Дагмар. «Алиса, это пудинг. Пудинг, это Алиса»[11]. И Пиксель, Дагмар, – это который на коротких ножках.

– Привет, Морин. Привет, Пиксель.

– Мя-я-у.

– Привет, Дагмар. Извините, что задерживаю вас.

– De nada[12], лапочка.