– Ты тоже возьми.

«Богомол» неохотно подошел. Рядом с дикими сородичами он явственно выделялся более ярким окрасом зеленого хитина, да и желтое подбрюшье у него было не таким темным, как у них. Блямс что-то проскрежетал. «Федор Андреевич» ответил. Разумеется, косморазведчик не понял не только сути, но даже и темы этих «переговоров», но почему-то ему показалось, что Блямс извинился перед дикими сородичами. За него извинился, за Плюха. Может, он нарушил какую-то церемонию? Может, нельзя было вот так подходить и брать еду? А может, оставлять селение в такой спешке не стоило, будто он торопится поскорее покинуть неприятное место. А ведь эти ребята не только приютили его, но еще и спасли. Косморазведчик поскреб щетину на затылке. Да, как-то нехорошо получалось.

– Слушай, Блямс, – сказал он. – Ты переведи им, если сумеешь… Ну, хотя бы главную суть передай. В общем, большое им от меня и самое душевное спасибо. За спасение, за то, что приютили, накормили-напоили… За все, короче говоря. И скажи, что я бы еще тут жил да жил, хоть… до пенсии, только мне к любимой надо. Очень-очень надо!

– Блямс… – повернулся к нему зеленый друг.

– А ты что, не знал? – удивился Плюх.

– Блямс…

– Эх ты. Неужто не понял? Ну да ладно, зато теперь знаешь. Я люблю Илону.

– Блямс! – отреагировал «богомол», и теперь в его тоне Плюх уловил откровенно радостные нотки.

– Да, дружище, такое вот дело, – развел руками косморазведчик. – Люблю, и ради нее готов на все – хоть головой в аномалию. Кстати… Как твои подопечные так резво по Зоне скачут? Знают какие-то секреты? Вот бы и нам узнать…

– Блямс-блямс-блямс! – запрыгал желто-зеленый «богомол», и Плюх невольно округлил глаза:

– Что ты этим хочешь сказать? Ты тоже знаешь эти секреты? Они тебя научили распознавать аномалии? Это очень здорово, а то я, как видишь, на сей раз не укомплектован – пришлось срочно катапультироваться, так что, увы, ни скафандра, ни шлема… Ладно, с этим разобрались, а вот то, что я просил, ты своим друзьям, подчиненным, или кто они тебе, расскажи, а то они моей трескотни не понимают. Да и нам идти пора.

Блямс прострекотал довольно длинную «фразу», на что «Федор Андреевич» ответил коротко, но, как показалось Плюху, доброжелательней, чем до этого.

Косморазведчик переложил яблоки в одну руку, а свободной помахал новым друзьям:

– Счастливо оставаться! Еще раз спасибо за все. Надеюсь, еще встретимся.

Проговорив это, он повернулся и быстро зашагал к ручью. Блямс, тоже взяв из «тарелки» пару фруктов, поспешил за ним следом.

С яблоками они оба разделались еще до ручья. Потом напились и умылись. Но Плюху умывания показалось мало, и он, раздевшись полностью, зашел в мелкое русло и, охая от холода, принялся черпать ладонями и поливать себя ледяной водой. Потом, стуча зубами, подобрался к берегу, нарвал травы и стал натираться ею, словно мочалкой.

По уму, конечно, следовало бы простирнуть и сам балахон, грязный, заскорузлый, пропитавшийся потом… Но где его потом сушить? Идти в мокром и холодном очень уж не хотелось… Да и вообще, чем стирать этот дырявый мешок, его проще выбросить! Но голым, в одних сапогах – которые, кстати, тоже давно ждут утилизации, – к людям не явишься. Тем более, к любимой… Поэтому Плюх, брезгливо морщась, вновь натянул на себя серый балахон из мешковины и махнул дожидавшемуся его Блямсу:

– Давай, Блямсик, веди меня к Илоне.

Блямс прыгал вперед столь уверенно, что косморазведчик, все же опасавшийся поначалу угодить в аномалию, вскоре успокоился. К тому же, было понятно, что «богомол» не просто прет напролом, а и в самом деле что-то видит или чувствует, поскольку иногда он делал неоправданные на первый взгляд крюки и петли, хотя впереди все казалось ровным и безмятежным.