– Не хочешь говорить – и не надо, – обиделась Марьяна, – ну, и дура! Я б тебя жизни научила, а так… Кому ты нужна, Сонька? Мало того, что толстуха, так ещё и глупая, как пень, и простая, как пять копеек, нет в тебе ничего особенного, ни один мужик в твою сторону даже не глянет…

Незримо присутствующая при этом разговоре Сона вздрогнула.

В коридоре качнулся старомодный абажур – размытая тень заплясала на стене, оклеенной зелёными обоями.

Сону осенило.

Она вспарывала реальность, готовясь вдохнуть в неё загадку, а затем заштопать прореху белыми нитками.

Она создавала тайну, готовила, варила на медленном огне.

Четыре дня ушло на поиск необходимых ингредиентов: в погоне за ними Соне пришлось облететь весь плотный мир, тщательно исследовать Прозрачную Империю и даже написать запрос в императорский архив, где ей дали официальное разрешение на исследование души Софии Рогожкиной.

Старания не прошли даром. На пятый день Сона приступила к совершению великого таинства.

В большом серебряном котле она кипятила пропахший травами ливень, солёную морскую пену и утреннюю росу, собранную в бутонах бледно-розовых лотосов.

Жидкость булькала и пузырилась, словно лужа во время затяжного дождя. Боясь переусердствовать, Сона осторожно отсыпала унцию весенней бессонницы, потом добавила строки забытой всеми печальной баллады, зёрнышко барбариса, толченый янтарь октябрьской луны, зыбкие отражения облаков в горной реке, золотую пыльцу невысказанных вслух признаний.

Чувствуя себя колдуньей, она перемешала магическое зелье, растопив в нём замёрзлые несбывшиеся сны и обледенелый цветок папоротника, по ошибке распустившийся в ноябре и сразу же прихваченный морозом.

Затем в ход пошли специи и пряности: тимьян, розмарин, белый перец, засушенный цветик-семицветик и, наконец, последний, секретный ингредиент, без которого невозможно приготовить ни один секрет в мире.

Сона вдохнула аромат, исходивший от серебряного котла, и осталась довольна.

Тайна пахла тайной.

К утру зелье застыло и затвердело, превратившись в мерцающую, похожую на кусок хрусталя, загадку.

Сона знала, как её упаковать: шелковый мешочек, запечатанный сургучом цвета киновари, она поместит в эмалевую коробочку, коробочку – в круглый ларец, ларец – в шкатулку из красного дерева, шкатулку – в бархатный чехол, а чехол, в свою очередь, будет обвязан голубой лентой и спрятан в душе Рогожкиной.

– Теперь ни один мужчина (даже цветочный богомол!) не сможет перед ней устоять! И Марьяна не посмеет больше сказать, что в Сонечке нет ничего особенного, – подытожила вслух Сона, готовясь приступить к упаковке.

Интуиция подсказывала, что на этот раз у неё всё получится, и начальник цеха останется доволен.

Вспомнив Теофиля Ключа, морскую зелень его глаз, Сона ощутила странный прилив тоски и нежности. В ладонях и в ступнях появилась необъяснимая легкость: ещё чуть-чуть – и взлетишь, словно отпущенный на волю воздушный змей.

Подумав, Сона отколола кусочек тайны – для себя.

В конце концов, в каждой женщине должна быть какая-то загадка!

У вас когда-нибудь звенело в ушах? Помните, как было неприятно, словно в голове шумит и пенится северное море? Вы, конечно же, думали, что это атеросклероз сосудов или отит, и, конечно же, ошибались. Это была я.

А зеркало? То самое старое надтреснутое зеркало, доставшееся вам от прабабки? Забравшись на чердак, вы долго-долго вглядывались в зеркальную глубину, силились рассмотреть в ней картины прошлого или грядущего, но вместо того видели свое собственное отражение. В какой-то миг ваше милое юное лицо вдруг становилось безобразным и старым, морщинистым, как будто к нему прилипла октябрьская паутинка. Испугавшись, вы сваливали вину на мелкие зеркальные трещины, вы ведь и помыслить не могли, что из зеркала на вас смотрела я.