В первоначальной церкви существовали два противоположных взгляда на этих кающихся грешников: по отношению к ним она разделилась на сторонников правосудия и сторонников милосердия. Наиболее строгие и непоколебимые казуисты навсегда и во всех без исключения случаях отказывались дать им даже самое низшее место в святом братстве, которое виновные опозорили или трусливо покинули, и оставляли отлученных страдать от угрызений совести, оставляя им лишь слабый луч надежды, что жизнь и смерть, прошедшие в раскаянии, может быть, умилостивят Верховное Существо[44].

Однако самые чистые по учению и наиболее уважаемые христианские церкви проявили как на практике, так и в теории меньше суровости. Перед кающимся, который желал вернуться, редко закрывали дверь, которая вела к примирению и на небеса, но налагали на него тяжелую торжественно исполняемую епитимью, которая одновременно была искуплением его вины и сильным средством для удержания других, которые могли бы последовать его примеру. Униженный публичной исповедью, исхудавший от поста, в грубой одежде из мешковины кающийся ложился вниз лицом на землю у дверей дома, где собирались его бывшие собратья, со слезами умолял простить ему причиненные им обиды и просил верующих молиться за него[45].

Если вина была очень отвратительной и гнусной, то могли посчитать, что даже долгие годы покаяния – слишком малая расплата для Божьего правосудия; и принятие грешника обратно в лоно церкви всегда происходило медленно, постепенно и болезненно. Но приговаривали и к вечному отлучению – за некоторые наиболее тяжкие преступления, прежде всего за повторное впадение в грех, когда кающийся уже был помилован своими церковными начальниками, однако злоупотребил их милосердием. Епитимью выбирал по своему усмотрению епископ в зависимости от обстоятельств и от количества виновных, и потому она бывала разной в одинаковых случаях. Примерно в одно и то же время состоялись два церковных совета – в городе Анкира, провинция Галатия, и в городе Иллиберис в Испании; но принятые ими каноны, которые сохранились до наших дней, совершенно различны по духу. Житель Галатии, который после крещения вновь принес жертву идолам, мог быть прощен после семи лет покаяния, а если он соблазнял других последовать его примеру, это лишь увеличивало срок его изгнания на три года. Несчастный же испанец, совершивший то же самое преступление, лишался надежды примириться с церковью даже перед смертью, а его вина – идолопоклонство – была первой в списке, куда входило еще семнадцать грехов, приговоры за которые были столь же ужасны. Среди этих преступлений можно выделить одну неискупимую вину – клевету на епископа, священника или даже дьякона.

Хорошо подобранное сочетание щедрости и строгости и справедливое распределение наград и наказаний, согласное с правилами и политики, и справедливости, были человеческой силой церкви. Епископы, которые, по-отечески заботясь о своих прихожанах, управляли ими в обоих мирах, хорошо чувствовали, как важны эти привилегии, и, прикрывая свое честолюбие благовидным предлогом – любовью к порядку, ревниво охраняли от всех возможных соперников свое право на отлучение – на кару, столь необходимую, чтобы препятствовать бегству солдат из той армии, которая встала под знамя Креста и численность которой увеличивалась с каждым днем. Из речей Киприана, повелительных, высокомерных и торжественных, мы вполне естественно должны были бы сделать вывод, что учение об отлучении от церкви и покаянии является самой важной частью христианской религии и что для учеников Христа пренебречь своими моральными обязанностями менее опасно, чем презреть осуждение и авторитет их епископов. Иногда нам может почудиться, что мы слышим голос Моисея, повелевающего земле разверзнуться и истребить огнем мятежников, отказавшихся повиноваться священникам во главе с Аароном, а иногда мы можем вообразить, что слышим римского консула, который утверждает величие республики и заявляет о своей непоколебимой решимости добиться строгого соблюдения законов. «Если такие беззакония будут оставаться безнаказанными (так епископ Карфагена упрекает собрата по сану в излишней мягкости), если такие беззакония будут терпимы, настанет конец МОГУЩЕСТВУ ЕПИСКОПОВ, конец великой и божественной власти тех, кто управляет церковью, и конец самого христианства». Киприан отказался от тех земных почестей, которых, вероятно, никогда бы не получил, но приобретение такой абсолютной власти над совестью и умом целого сообщества людей, хотя бы малоизвестного и презираемого остальным миром, больше удовлетворяет человеческую гордость, чем обладание самой деспотической властью, когда она навязана недовольному завоеванному народу силой оружия.