– Что это вы, Акакий Мардариевич, сами с собой разговариваете? – ехидно поинтересовалась Бубнова. – У меня кстати подарок для вас. – И она протянула ему водку, на этикетке которой красовалось название «Белочка», и была изображена оскалившаяся белка самого что ни на есть премерзкого вида.

– Это не с собой, у меня просто осмысление научных идей сейчас идет, – возразил он, – а за водку спасибо: как раз забыл сегодня купить коньяк, а за неимением сойдет и это.

– Что же за идеи? – все так же ехидно не унималась Бубнова.

– Идеи мои настолько высоки, что люди с интересами низкими и презренными понять их отнюдь не смогут! – веско сказал Иванов. – Лучше расскажите мне, Оксана Александровна, что в университете творится.

– А все хорошо в университете. Общалась вот недавно с Горбуньковым…

– Это который про меня премерзостный стих сочинил с названием «Ода»?

– Да.

– А все забываю спросить: что такое ода?

– Полагаю, что он хотел написать «сода» или «вода», но писать плохо умеет, вот и написал какое-то куцее слово, – озорно блеснула глазами проректор.

– Правда? Думаю все хуже, – недоверчиво ответил ректор. – А зачем с ним было общаться?

– Да пакостник еще одну оду сочинил, уже на министерство замахнулся…

– Правда? – радостно спросил Иванов. – Классно, что не только про меня! – И тут же поправился: – Я хотел сказать: какой ужас!

– Ужас-то ужас, но министр сменился, поэтому кто же теперь разберет: плоха его новая ода или хороша? Подождем немножко. А вы бы с ним поговорили неформально на всякий случай…

– Это можно, – согласился ректор, – а то мне одному это пойло как-то стремно пить – и он с подозрением ткнул пальцем в бутылку.

Когда он вышел из кабинета Бубновой, каждый из них сказал в адрес другого одно из двух слов, которыми министр иностранных дел смог дать исчерпывающую оценку не только в конкретном случае, но и показал, как используя небольшое количество слов можно объемно охарактеризовать человека или ситуацию. Ректору и проректору, как имеющим очень высокий уровень подготовки, для оценки друг друга хватило по одному слову каждому, при этом Оксана Александровна использовала слово «дебил».

…Поговорить с Горбуньковым Акакий Мардариевич решил в столовой, где его кормили в отдельном кабинете. Семен Семенович без энтузиазма воспринял приглашение ректора вместе пообедать, его даже не привели в восторг слова «за мой счет», но согласился. Иванов его не любил еще с тех пор, когда имел неосторожность поинтересоваться мнением доцента похож ли он на предыдущего ректора.

– Акакий Мардариевич, вы, разумеется, чем-то похожи на Николая Петровича… – начал Горбуньков.

– Правда, он крутой был! – довольно усмехнулся Акакий Мардариевич, не ожидавший комплимента от того, кто привык говорить все что думает в глаза.

– Похожи, но есть некоторые отличия, – невозмутимо между тем продолжил доцент. – Он был очень умный, а вы не очень, он двадцать докторов и кандидатов наук подготовил, а вы ни одного, он заслуженный деятель науки России, а вы почетный работник сельского хозяйства Мухославского района, он больше монографий написал, чем вы кляуз…

– Нет, ты что-то не то говоришь, давай лучше про сходства! – недовольно прервал его ректор.

– Здесь могу успокоить: сходств больше. Он ходил в костюме, и вы в костюме. Он носил галстук, и вы носите. Он не умел его сам завязывать, и вы не умеете. Он сидел в этом кабинете, и вы в нем сидите. Он был седой, и вы седой…

Неудивительно, что Иванов не любил Горбунькова, особенно после этой дурацкой оды, которая как назло оказалась настолько запоминающейся, что плотно засела в его памяти. «Что же такое «ода»? – мучительно думал ректор. – Наверное, он имел в виду «мода». И на этом успокоился.