Что же касается вопросов, дающих пищу для ума и мысли и, следовательно, для университетских лекций, то их, можно сказать, в тысячу раз больше, нежели методологических вопросов; в каждой науке их так много, что не только шесть, а и 36 лекций в неделю ими по каждой науке можно было бы заполнить с успехом, если бы не конкуренция других наук и необходимость ограничения. И «интересных», и «трудных» проблем в каждой науке бесчисленное множество. Наука вообще не различает «интересных» и «неинтересных» проблем. Кто не интересуется данною наукою, например те слушатели, которых профессору не удалось не только воодушевить, но и просто заинтересовать в пользу своей науки, тому она вообще неинтересна; кто же полюбил данную науку, тому всякая истина, даже и очень малая, интересна и дорога.

Говорят про некоторые науки, что они неинтересны. «Что может быть скучнее пандектов!» Такие и т. п. комплименты приходится слышать с разных сторон по адресу науки римского гражданского права. Однако же есть ученые, которые всю жизнь с воодушевлением этой науке посвящают и студентов ею увлекают.

Я уже не говорю о таких корифеях романизма, как, например, Савиньи, но очень интересно, даже положительно трогательно слышать рассказы представителей старшего поколения о лекциях Вангерова по римскому праву. Они даже теперь в азарт и энтузиазм попадают, когда затронут эту тему. Вангеров, между прочим, крупный романист, но читал он именно римское право, а не методологию романистической науки (таковой вообще не существует, а методология цивилистики вообще и теперь скорее отсутствует, чем присутствует). Характерно и интересно, что он начинает предисловие к своему «Lehrbuch der Pandekten» решительным протестом против фрагментарного чтения лекций. Не избранные части и материи, «а вся система науки как единое целое в органической связи должна быть представлена слушателям» («nicht blos fragmentarisch… sondern das Ganze des Systems in seinem organischen Zusammenhange den Zuhörern zur Anschauung bringe»). Это он считает «существенным условием» («wesentliches Erforderniss») общего лекционного курса, приписывая при этом «живому слову вполне стоящего на уровне своей науки (вполне владеющего ее содержанием) учителя величайшее значение» («von der höchsten Bedeutung») при соблюдении указанного требования. Дальнейшим условием успеха и пользы лекционного (устного) курса науки пандектного права он выставляет требование, чтобы «слушателям доставлялись и исследования, углубляющиеся в тончайшие детали» («Es muss aber eine Pandecten-Vorlesung, wenn sie ihren Zweck vollständig erreichen will, dem Zuhörer auch Untersuchungen vor Augen legen, die in das feinste Detail eingehen»). В пользу этого положения, с которым я тоже вполне согласен, он, между прочим, указывает на то, что именно этим путем лучше всего «создается и оживляется юридическое чутье у слушателей» («Erweckung und Belebung des juristischen Sinns der Zuhörer»).

Совсем далек был от мышления о методологических вопросах умерший недавно учитель молодого поколения наших романистов Экк. И особым творческим талантом он даже не отличался, но зато отличался большою эрудицией (приобретенною и поддерживаемою, конечно, большим трудом), большим научным критическим тактом и смыслом, а главное – большою любовью и преданностью своему делу; читал он не одну или две лекции в неделю, а обычное количество часов, и аудитория всегда бывала полная, успех лекций огромный, значительно больший, чем у многих профессоров, читающих так называемые «интересные», например, теперь модные науки – политическую экономию и т. п. Между прочим, и он очень любовно относился к детальной отделке (отнюдь не превращая этим лекции в устное справочное издание). В этой детальной, очень тщательной разработке (в особенности, например, наследственного права) собственно и заключались главное преимущество и главная сила и прелесть его лекций (в более крупных и общих проблемах он был не так силен).