БИЛЕТ В РАЙ

На соседней кафедре была доцент Чумпумпунчикова. У нее на факультетском совете случайно спросят что-нибудь невинное, например: «Вы цветы поливаете когда-нибудь? А то завяли».

А она начнет:

– Это я цветов не поливаю? Я? А почему вы это именно мне сказали? Нет, я просто хочу понять! Нас тут сидит шестьдесят человек, а говорят это именно мне! У меня что, какая-то особенная связь с цветами? У меня на лице написано, что я их не поливаю?

Накрутится, начнет вазочки швырять. Все Чумпумпунчикову успокаивают. Обнимают ее, наливают ей чай. Она икает, отхлебывает из чашки и, наконец, успокаивается. И так как-то хорошо всем становится, спокойно. Лампа горит, голоса жужжат. А на сердце ласково, мирно, хорошо.

– Странно мы, люди, как-то устроены… У меня уже примета такая – если Чумпумпучикова на совете, все пройдет прекрасно. А нет ее – все плохо. Ругаемся между собой, ехидничаем… То есть по-глобальному если разобраться, то она святая женщина! Она делает нас людьми! – говорит как-то Щукин.

– Да, – говорит Воздвиженский. – Может, благодаря Чумпумпунчиковой мы все попадем когда-нибудь в рай. А она сама попадет в рай, потому что она все-таки поливала иногда цветы и нас терпела.

НОНФИКШН

СВЯТОЕ ТВОРЧЕСКОЕ УЕДИНЕНИЕ

Профессор Щукин сказал:

– Есть такое высокое понятие – святое творческое уединение. Но, откровенно говоря, это очередной удобный симулякр, ну вроде легенды о том, что у каждого великого художника обязательно будут в жизни двадцать муз и каждую он будет любить особой неповторимой любовью с разными нравственными оттенками.

– А это не так? – грустно спросил Воздвиженский.

– Навряд ли. У него фокус любви изначально будет не там, а где фокус – там и пламя. Но тут о другом речь. Творческий человек не должен работать в замкнутом помещении наедине с самим собой. Личная комната – это мечта многих. Но на самом деле в личной комнате, в четырех стенах, человек только с ума сходит. Чем полные психи отличаются от тех, которых считают образцом душевного здоровья? Только тем, что у первых комната есть, а у вторых ее нету и общество других людей помогает им быть частью какого-то человеческого сообщества, а так как творческие люди притворюшки, то они очень удачно притворяются нормальными. Если бы я был бизнесмен, я открыл бы в Москве кафе для творческих людей, всяких писателей, журналистов, поэтов. Они бы приходили туда в восемь утра и уходили оттуда в восемь вечера. Их бы там даже изредка кормили.

НО: им нельзя было бы болтать друг с другом.

При входе они сдавали бы телефоны.

Там не было бы интернета.

И они могли покинуть бы это кафе, только показав охраннику четыре страницы текста. Они бы ныли: «Но у меня не было вдохновения!» – а охранник бы отвечал: «А мне по барабану! Нет четырех страниц – нет еды в тазике! Вас никто сюда не приглашал!»

– И они больше не приходили бы!

– Ха! – сказал Щукин. – Ломились бы! Мое кафе пользовалось бы просто дикой популярностью. Ко мне приезжали бы из всех стран. Конечно, появились бы конкуренты, но я оформил бы патент с формулировкой «идея помещения добровольного дневного пребывания, лишенного вайфая, мобильного интернета и других технических средств».

– Но тебе, конечно, опять лень! – сказал доцент Воздвиженский. – Гениальная идея! Украдут же!

– Да пусть крадут. Я просто генератор идей. У меня примерно сто парадоксальных идей в неделю! Я как бегаю – они все лезут, лезут! – сказал Щукин. – Если б у меня был брат, который бы воплощал мои идеи… Но брата, увы, нету, а ты, Воздвиженский, даже кредитку в банкомат вставляешь не тем концом.