Проблема измерения

О наступлении нового дня подавляющее большинство людей средневековья узнавало от петуха. Его «кукареку» было столь знакомо всем, что превратилось в символ раннего утра, утренней зари.

Песочные, водяные, солнечные часы были только при дворах очень богатых людей, либо в монастырях (церквях). Так что, исключая очень узкий круг избранных, для всех остальных именно церковь обладала монополией на время, – самый фантастический вид монополии из всех возможных. Монахи, по части измерения времени, были весьма изобретательны. Например, в Клюнийском монастыре это делали следующими способами. Перво-наперво, конечно, петух. Куда ж без него! Требование Устава предписывало вставать зимой до петушиного пения, а летом – как раз в тот момент, когда оно раздается. Был еще целый сборник «Монастырские звездные часы». В нем рекомендуется находиться в монастырском саду, около куста можжевельника, и, увидев определенную звезду, звонить в колокол, пробуждая монахов, либо зажигать светильники в церкви. Аббата полагалось будить со словами «Господи, уста мои отверзеши», а поскольку часто этого было недостаточно, рекомендовалось тянуть его за ступни! Из других способов измерения времени можно отметить наблюдение за длиной тени, чтение псалмов с одинаковой скоростью и горение свечи.

Солнечные же часы нередко украшались надписью: «Non numero horas nisi serenas», имевшей двойной смысл: «Отсчитываю лишь часы светлого времени суток» или «Отсчитываю лишь светлые (счастливые) часы».

Монахи несколько раз в сутки звонили в колокол, возвещая вечерню, заутреню или полдень. Так монастырь оповещал сельскую округу о наступлении того или иного часа. Этих знаний было более чем достаточно, если не сказать много. Крестьянина совершенно не интересовало, какой час дня наступил: его деятельность не включала в себя ничего такого, что следовало делать точно по часам. Поэтому, если поблизости не было монастыря, а следовательно и часов, он не очень страдал.

По вопросу измерения времени существовал полнейший разнобой, если не сказать, анархия. Не могли даже договориться, когда отмечать Новый год. Можно было выбирать практически любой день, за исключением 1 января. Последнее было заблокировано Церковью как языческий праздник, во время которого римские магистраты вступали в должность; последний день карнавала, «праздник безумцев», когда все вставало с ног на голову.

В Германии и Англии (хотя и далеко не везде) начинали год с Рождества, т.е. с 25 декабря. Такого же мнения придерживались в графствах Анжу, Пуату и в Суассоне год начинался 25 декабря, в Бовэ, Реймсе, аббатстве святого Бенедикта на Луаре – 25 марта, на праздник Благовещения, то есть зачатия Спасителя. В Париже – на Пасху, в Мо – 22 июля (праздник святой Марии Магдалины). Если говорить в целом, то для начала года чаще всего выбирали следующие дни: Рождество – запад и юго-запад Франции, Благовещение – Нормандия, Пуату, центр и восток, Пасха – Фландрия, Артуа. Поскольку Пасха не имела фиксированной даты, то в году бывало два апреля или наоборот половина. Так, в 1209-й начался 29 марта и закончился почти через 13 месяцев – 17 апреля, то есть в апреле оказалось 47 дней (30+17). Напротив, в 1213-й начался 14 апреля, а закончился 29 марта, то есть апрель насчитывал всего лишь 16 дней.

В общем существовало 6—7 дат, в широком диапазоне от 25 марта, например, 999 года до 31 марта 1000 года, т.е. наступление одного и того же года можно было праздновать в течение целого года и даже больше! Так что, хотя у всех народов Европы календарь начинается «от рождества Христова», но буквально любой желающий «начальник», вплоть до канцелярии или аббатства, мог вести свое летоисчисление с какой угодно даты. Но разнобой на этом не заканчивался. Поскольку так и не удалось прийти к согласию относительно даты рождения Иисуса, постольку, например, на всех христианских территориях Пиренейского полуострова отсчет вели от 38 года до новой эры. То есть для французов или немцев первый крестовый поход начался в 1096 году, а в Испании в то же время шел 1058 год.