Но сейчас на повестке дня стоял совершенно другой вопрос: как найти своих. Точнее, как оказалось, свои там далеко не все. Ладно, найти группу и довести ее численность до такого состояния, чтобы можно было смело заявлять о «своих». Мне действительно очень хотелось встретиться с Куракиным. Поговорить, так сказать, по душам.

Только я собрался набрать Рамика (это был самый действенный способ – его дурацкая попсовая мелодия являлась для меня лучшим раздражителем), как услышал громкие голоса в дальнем домике. Приблизившись, я заметил раскрытое окно и гневную отповедь Кати:

– Ты очень об этом пожалеешь, высокородный прыщ!

– Только попробуй, ведьма, тебя и весь твой Ковен…

Чувствуя, что вскоре явно случится нечто непоправимое и Зыбунина лишит меня удовольствия лично убить Куракина, я побежал к двери. Ворвался внутрь в самый подходящий момент. У Кати в руках виднелась какая-то склянка с темной мутной жидкостью, а Саша начал плести заклинание. Рамик, несмотря на прохладное отношение к Зыбуниной, явно был на стороне ведьмы. Аганин, напротив, стоял за Сашей. Да что там, даже Терлецкая напряженно закусила нижнюю губу, хотя вряд ли собиралась вставать на чью-либо сторону.

Зато стоило двери скрипнуть, как вся ругань прекратилась. «Кузнецовские» уставились на меня с таким выражением, будто забыли, в честь кого названа их группа.

Первым пришел в себя Куракин. Впрочем, сделал он это очень странно. Разбежался и выпрыгнул в распахнутое окно. Даже Аганин открыл рот от изумления. Следом вернулся дар речи к Кате:

– Максим, у тебя нос обморожен. И лоб. У меня мазь есть…

– Потом, – резко оборвал ее я. – Слушаем сюда, повторять не буду. Внимания не привлекаем, не кричим, не ругаемся. Всем понятно? Теперь дальше. Терлецкая и Зыбунина, приберитесь в избе. Тут давно никто не жил, пылищи куча. Возможно, здесь ночевать придется.

Видимо, поборник по доброте душевной подогнал нам один из заброшенных домов, в котором никто не жил. Больше того, мне почему-то казалось, что бывшие хозяева явно не переехали. Запах уж очень странный, затхлый, будто ничего не выветрилось. И окно вряд ли случайно распахнули.

Терлецкая открыла было рот, чтобы что-то возразить, но я молниеносно подавил ее взглядом, полным силы. Настроение у меня сейчас не самое подходящее, чтобы выслушивать от высокородных, на какую работу они согласны, а на какую нет.

Убедившись, что никаких протестов не предвидится, я повернулся к Аганину:

– Во дворе несколько колод. Наруби их. Ночью будет холодно, надо печь растопить.

– Мне? Рубить дрова? – не возмутился, а искренне удивился Сергей.

– Если хочешь, могу тебя с Терлецкой местами махнуть. Будешь полы мыть.

Высокородный, лишившись своего старшего товарища и так не придумав, как жить дальше, согласно кивнул.

– Топор возле сарая, – подсказал я ему, когда Аганин выходил.

– Так справлюсь, – гордо ответил он.

– Офигеть, Макс, ну ты прям Сигал, – восхитился Рамиль, когда мы остались вдвоем.

Девчонки суетились в соседней комнатке, а снаружи раздавался треск дерева. Топор Аганину действительно не понадобился.

– Кто? – не понял я.

– Ну Стивен Сигал. Который поезда и корабли от террористов спасает и баб бьет. Точнее, баб он бьет в свободное от съемок время. В общем, не о том я все. Лицо у тебя такое же было. Прям морда кирпичом. Ты где был?

– Там, где кирпичи откладывают, – коротко пояснил я. – В общем, Рамик, помоги девчонкам. Мне надо досье почитать.

– А че сразу… Ладно, ладно, только лицо больше такое не делай. И мазь бы взял у Зыбуниной, в самом деле.

К концу дня дом был приведен в относительный порядок. От запаха Кате удалось избавиться с помощью каких-то чадящих трав. И справедливости ради, стало действительно лучше. Мы пытались разжечь печь, однако весь дым повалил внутрь. Тогда Зыбунина подсказала, что нужно прочистить дымоход. С чем, кстати, Аганин как маг ветра довольно неплохо справился. Через полчаса в печке плясал огонь, а дом медленно, но неотвратимо наполнялся теплом.