– Хорошо, давай срежем напрямую к Эйблу, – предложил Брент. – Можно вброд через реку у мистера О’Хара и через фонтейновские пастбища. Мигом там будем!

– А поесть-то нам будет нечего, опоссум да зелень, – вмешался Джимс.

– Не нам, а тебе, – засмеялся Стюарт. – Потому что ты сейчас поедешь домой и скажешь нашей матушке, чтобы не ждала нас к ужину.

– Я-а? Не, не поеду! – всполошился Джимс. – Мне, что ль, одному подставлять зад за то, что вы натворили? Первым делом миссис Битрис с меня спросит, как я дозволил, чтоб вас всех опять вышибли из верситета. Потом – почему не доставил вас домой, ей на расправу. И посмотрит на меня, как утка на майского жука. Ясное дело, я один и буду во всем виноват. Если вы не берете меня к миста Уинда, я уж лучше залягу в лесу на всю ночь. Вот бы меня забрал патруль. Все легче, чем миссис Битрис, когда не в духе!

Братья негодующе посмотрели на решительного черного парня.

– А ведь у него хватит дурости попасться патрулю. Потом мама еще неделю будет нас за это пилить. Нет, честно, от черных больше неприятностей. Иногда я думаю, аболиционисты неплохо соображают.

– Все равно нехорошо подставлять Джимса, когда самим неохота. Придется и его с собой тащить. Но смотри же ты, бесстыжая черная образина, попробуй только чваниться перед неграми Уиндера! Что мы едим жареных цыплят и ветчину, а у них одни кролики и опоссумы. Я тогда… я маме расскажу. И мы тебя не возьмем на войну.

– Чваниться? Чтобы я да чванился перед этими жалкими ниггерами?! Ну нет, маса, у меня манеры получше. Зря, что ли, миссис Битрис учила меня манерам заодно с вами?

– Учить-то учила, но не слишком это у нее хорошо получилось, со всеми нами троими. Ладно, поехали!

Стюарт сдал назад своего мощного гнедого коня, пришпорил и легко перелетел через изгородь на мягкую вспаханную землю Джералда О’Хара. Следом перескочил ограду конь Брента, а потом и Джимс послал свою лошадь, прильнув к ее шее и вцепившись в гриву. Джимс не любил препятствия, но случалось, брал и повыше, чтобы быть вровень с хозяевами.

И когда они уже скакали вниз с холма, через красные борозды, к еле видному в густых сумерках речному броду, Брент крикнул брату:

– Слушай, Стью! А ты все-таки не думаешь, что Скарлетт должна была пригласить нас к ужину?

– Всю дорогу над этим голову ломаю! – заорал в ответ Стюарт. – А как по-твоему, почему…

После того как братья, помахав шляпами, оставили Скарлетт стоять на крыльце «Тары» и стук копыт замер вдали, она как лунатик побрела опять к своему креслу и уселась в него, поджав под себя ногу. Она вся съежилась, словно от боли, а рот именно болел – потому что через силу был все время растянут в улыбке. Нельзя же, чтобы близнецы догадались о ее тайне. Сердце ее переполнялось горем, оно билось странными мелкими толчками, ладони заледенели, и физически давило ощущение катастрофы. На лице появились нестерпимая обида и недоумение; так избалованный ребенок, не знавший ни в чем отказа, в первый раз соприкасается с неприятной стороной жизни.

Чтобы Эшли женился на Мелани Гамильтон?! Да неправда же! Близнецы все напутали. Или разыгрывают ее по привычке. Ну не может, не может Эшли влюбиться в Мелани, и никто бы не смог – в эдакую мышь прибитую. С презрением Скарлетт вспомнила худую детскую фигуру Мелани и скучное личико сердечком, простенькое до обыденности, чуть не кухонное какое-то! Да Эшли и не видится с ней месяцами. С той вечеринки, что он устраивал в прошлом году у себя в «Двенадцати дубах», он всего-то раза два бывал в Атланте. Нет, не может быть, чтобы Эшли любил Мелани, потому что – и тут она нисколько не ошибается – он любит ее, Скарлетт! Она, и только она его истинная любовь – и она знает это!