– Ты говоришь о любви? – улыбнулась Кейт, и бледные щеки Мэри немедленно стали пунцовыми. Но, как хорошая актриса, она ответила сдержанно и спокойно:

– Что за глупости, ну почему сразу любовь? Есть же взаимное уважение, дружба, доверительные отношения… – Девушка замолчала, а потом тяжело вздохнула: – Я так скверно повела себя с ним, что даже стыдно вспомнить. Сколько раз матушка говорила: нельзя делать выводы, полностью не узнав человека и всех обстоятельств, вынудивших его поступить тем или иным образом. А я обвинила мистера Норвуда в невоспитанности и несоблюдении приличий только потому, что ему тяжело было встать.

– Ты не знала, что он искалечен, – возразила Кейт. – Мы обе не знали.

– Это меня не оправдывает, – Мэри задумалась. – Нужно найти его и извиниться, иначе о доверии или дружбе можно просто забыть. Я пойду на верхнюю палубу, Кэтрин, и подожду его там. Если хочешь, идем со мной.

– Пожалуй, нет, на сегодня мне хватит прогулок и свежего ветра. – Кейт пересела на свою койку. – Только возвращайся скорее, чтобы не пришлось искать тебя по всему кораблю.

Приближалось время ужина. Солнце ушло за облака, и корабль окутали легкие сумерки. Мэри оглядела опустевший шкафут и пришла к неутешительному выводу, что доктор Норвуд уже вряд ли придет сюда. Оставалось либо смириться с этим и вернуться в каюту, либо искать его где-то на нижних палубах. Одна мысль об этом заставила её похолодеть от волнения, но поступить по-другому она не могла.

– Ты сама виновата, Мэри-Энн, – строго прошептала она. – Сама и разбирайся.

На подгибающихся от страха ногах она подошла к одному из матросов и робко спросила, где можно найти доктора Норвуда. Мужчина ответил, что не знает такого, но может проводить мисс туда, где живет штатный хирург доктор Мин. Поколебавшись, девушка согласилась. Всю дорогу до кубрика она отчаянно молилась, чтобы матрос оказался порядочным человеком и не завел её в какой-нибудь угол, где с женщиной можно делать все, что угодно. Её молитвы были услышаны: вскоре Мэри, живая и невредимая, оказалась перед каютой судового врача. Но дверь была заперта и на стук никто не ответил.

– Наверное, он обходит раненых, мисс, – пожал плечами матрос. – Отвести вас туда?

Мэри внутренне содрогнулась, но ответила утвердительно.

Ей всегда было невыносимо видеть страдания: богатое воображение позволяло так ярко представить чужие муки, что девушка сама ощущала их и так глубоко переживала, что приводила окружающих в замешательство. Матушка много раз делала ей замечания, убеждая, что нельзя быть настолько чувствительной. Со временем Мэри научилась сдерживаться внешне, но внутри, увы, ничего изменить не смогла.

Матрос проводил её к устроенному внизу лазарету, и девушке показалось, что в этом темном, плохо проветриваемом помещении все пропитано болью, отчаянием и страхом. Раненые лежали на парусиновых койках, выставленных вдоль стен; к счастью, разглядеть их она не успела – на пути у нее, словно из-под земли, возник странный смуглолицый мужчина, и Мэри, никогда прежде не видевшая азиатов, испуганно отступила назад.

– Танцуюсий лепесток

Ветер соленый принес

В край хризантем увядсих… – произнес мужчина и поклонился девушке: – Мисс, вы кого-то иссете сдесь?

– Да, – пробормотала сбитая с толку Мэри. – Я… мне нужен доктор Норвуд, сэр. Я хотела сказать ему несколько слов. Пожалуйста… если это возможно.

Задумчиво покивав, странный мужчина ответил «сейсяс», сделал знак матросу, чтобы тот удалился, и исчез за парусиновыми занавесями, на которых виднелись бурые пятна. Мэри отвернулась, догадавшись, что это за пятна и откуда они взялись. Её замутило.