Я догадывалась, куда уходила львиная доля урожая: бабушка многое отдавала многодетным семьям и тем бедолагам, что вечно сидели без работы.

– Нет, тебе хватит вот этого куска земли, – говорила я, стараясь каленым железом вытравить из себя непрошенную жалость. Потому что понимала, что из деревни бабушка не уедет, а уход за таким большим полем – слишком тяжёлая работа, даже если рядом будут помощники. В итоге Ильдар-агай засаживал совсем небольшой клочок земли, с которого выходило всего несколько мешков картофеля.

Я с детства любила приезжать в просторный, очень добротный деревенский дом. Часто олэсяй садилась посреди комнаты, ставила большую прялку и начинала плести нить. Тогда у бабушки ещё были овцы и весь процесс рождения шерстяных носков я наблюдала «от и до».

Вычесанная шерсть, почему-то всегда напоминавшая мне грязно-серую сладкую вату, цеплялась за прялку и сухие цепкие пальцы начинали ловко плести шерстяную нить. Она получалась удивительно ровная, вилась из-под тонких пальцев, наматывалась на веретено, похожее на юлу, когда на нем было много ниток. Я всегда завороженно смотрела на этот процесс, каждый раз изумляясь ловкости и быстроте бабушкиных пальцев. Это было настоящее волшебство – рождение чуть колючей пряжи из непонятного куска ваты. Олэсяй тихо напевала, задумчиво глядя в неведомую даль.

Иногда олэсяй начинала рассказывать сказки. Это были легенды, иногда красивые, а иногда жутковатые. Чего стоила одна её легенда о древнем божке по имени Кхакха!

– Давным-давно, когда людей на Земле было ещё мало, всем заправляли Боги. Их было много – Бог Огня, Бог Воды, Бог Леса… – начинала рассказывать своим певучим, чуть надтреснутым голосом, бабушка. – Как-то раз Бог Гор и Ветра – Кхакха решил, что он главнее всех.

Стал он воевать с другими Богами, насылал на леса ураганы, которые выкорчевывали с корнями древние деревья, заваливал камнями реки, раздувал ветром огонь, превращая его в смертоносный. Требовал от всех полного подчинения. Разгневались Боги. Собрали совет, на котором решили, что нельзя больше оставлять Кхакху на свободе.

А так как он был бессмертным, то решили они заточить выскочку. Изловили его хитростью, да и с помощью самых сильных заклятий заточили Бога Кхакху в глубокую темницу, откуда нет хода. С тех пор он сидит глубоко под землёй и изредка пытается выбраться. Не даёт ему сделать этого лава – магическая сила продолжает держать Кхакху в темнице. Услышав эту легенду от бабушки в первый раз, лет в семь, я живо представила себе разъяренное лицо божка с кашляющим именем и в страхе спросила:

– А вдруг он вырвется? Что будет, если Кхакха окажется на свободе?

Мама, которая тогда тоже была с нами, услышала обрывок нашего разговора и недовольно цыкнула:

– Никто не вырвется, Эльвира. Это же сказка. Ты уже большая, знаешь, что сказки – это выдумка.

Олэсяй задумчиво посмотрела на неё, прекратила прясть и неожиданно ответила:

– Беда будет большая, если вырвется.

Почти всё время в деревне я проводила на улице со сверстниками. Мы ходили на берег нашей реки Ия. Она брала свои истоки из подводных горных ручьев и, шумливая, беспокойная – всегда была холодной. Когда это останавливало детей? И мы мчались наперегонки к реке, всегда поначалу визжа, когда ледяные брызги касались оголенного тела. Кожа мгновенно покрывалась крупными мурашками, а губы синели, но мы продолжали плескаться и нырять, до тех пор, пока вода не начинала казаться тёплой.

Потом мы выбирались на воздух, который поначалу казался колючим и недружелюбным, мы начинали вновь трястись от холода. Постепенно прикосновения ветра становились всё мягче, солнце ласково поглаживало кожу, высушивая капли горячими прикосновениями и незаметно для нас покрывая наши тела новым слоем загара.