– Процедура завершена. Отстегнуть ремни, – пробился сквозь стук пульсации механический голос Архангела.

Защелкали фиксаторы. Курсанты, потирая ноющие мышцы, начали подниматься с кушеток.

Скоро медик – высокий темноволосый парень лет пятнадцати – подошел и к Глебу. Вынул иглу из катетера, отстегнул левую руку и замер, уставившись в сторону.

– Что? – произнес он через секунду, кивнув на объект своего внимания.

Никто не ответил.

Парень машинально, не переводя взгляда, отстегнул правую руку, и Глеб встал. Не успел он коснуться пола, как мимо с удивительной быстротой промелькнула громадная красная фигура. Архангел остановился возле не освобожденной до сих пор кушетки, рядом с которой стоял еще один курсант-медик. Тот опустил глаза и сделал шаг назад. Лехов взглянул на приборы, потом склонился над неподвижно лежащим Виталием Тришиным и пощупал пульс. Все в кабинете остановились, молча наблюдая за развитием событий. Архангел убрал руку от Виталиной шеи, вырвал из принтера распечатку и, пробежавшись глазами по графикам, уронил бумажную ленту на пол.

– Кто следил за показаниями приборов? – задал он вопрос лишенным эмоций голосом.

– Я, – чуть слышно ответил дрожащий рядом курсант-медик.

Глеб даже не понял, что произошло потом. Стоявший спиной к нему Лехов теперь повернулся плечом, а курсант, уткнувшись лицом в стену, сползал вниз, оставляя на белоснежном кафеле широкую кровавую полосу.

– Отряд восемь-десять «Е», группа три, – все тем же бесстрастным тоном обратился Архангел, провожая глазами медленно сползающее на пол тело, – свободны.

…Двадцать девять человек организованной колонной шагали по коридорам центра теоретической подготовки, и гулкое эхо разносило ритмичный стук подошв.

– Сегодня ударная доза была, – повернулся Толян вполоборота к шедшему рядом Глебу.

– Да, – кивнул тот и покосился на соседа, опасаясь услышать нечто, связанное с инцидентом в процедурном кабинете. Подобные разговоры категорически не приветствовались как воспитателями, так и администрацией лагеря. И несмотря на то, что случай был уже не первым, все домыслы, предположения и теории относительно полезности «медикаментозной профилактики» обычно рождались и умирали, не покидая пределов одной головы. А если им все же доводилось как следует пустить корни, созреть и распространить вокруг деструктивное семя, тогда в дело шла прекрасно отлаженная система телесных наказаний, косящая всходы сомнений на корню. Коса ее проходилась не только по источнику заразы, но и по всему контактировавшему со смутьяном личному составу. После пары таких «покосов» разговоры о негативных эффектах и их жертвах становились в среде курсантов крайне непопулярны, а зачинатель рисковал понести наказание прямо на месте, без проволочек.

– Фигово, – продолжил Толян. – Значит, в субботу без добавки. Но ниче, – он нежно похлопал обернутый салфеткой лежащий в нагрудном кармане изюм, – мне пока хватит.

У Глеба с души отлегло. Преклов, на счастье всем окружающим, был верен себе. Если смерть одногруппника его и беспокоила, то никак не больше, чем субботний рацион. Тут он вряд ли лукавил. Хитрость и расчетливость были совершенно несвойственны Толе Преклову. Окажись он от природы чуток поумнее – не протянул бы в лагере и года. Но ему повезло. Гены скомпоновались таким замысловатым образом, что полное отсутствие вышеозначенных черт характера компенсировалось столь же полным отсутствием почвы для зарождения мыслей, которые следовало скрывать.

Многие одногруппники, да и воспитатели, считали Преклова откровенно тупым. Однако это ничуть не мешало Толяну сдавать нормативы и тесты. Он вообще прекрасно вписывался в жизнь и быт лагеря. Ему даже каким-то непостижимым образом удавалось сохранять небольшой слой младенческого жирка на довольно плотной тушке, из-за чего та выглядела обманчиво мягкой. Вид округлых розовеющих щек, таких приторно-гражданских, раздражал воспитателей, поэтому гоняли Толяна обычно в хвост и в гриву. Но он не жаловался. Никогда. По физподготовке Преклов имел один из лучших в группе результатов, а недостаток сообразительности компенсировал усидчивостью, благодаря которой мог вызубрить что угодно.