За один сеанс гипноза было решено вытягивать из подсознания Тома воспоминания об одном дне, чтобы не перегружать его психику. Каждый раз верилось в то, что вот-вот тайна вскроется, станет известна травма, породившая Джерри, и можно будет начать работать с ней, перейти к полноценному лечению, но этого никак не происходило.

Доктор Деньё откровенно скучал, выслушивая о пресно-однотипной жизни Тома, разукрашенной лишь предвкушением и подготовкой к вечеринке и слишком детскими для его возраста надеждами. Удивляло и даже вызывало жалость то, что Том считал такую жизнь нормальной, безмерно любил не слишком адекватного в своей излишней любви и опеке отца, с надеждой и открытым сердцем смотрел вперёд и радовался каждой мелочи.

«Неудивительно, что у него поехала крыша, – невольно и не очень корректно подумал месье Деньё, в очередной раз выслушивая Тома. – С таким-то отцом… Ему бы провериться у психиатра. Не удивлюсь, если он со своей родительской любовью заходил далеко за грань допустимого».

И эту версию взяли бы на вооружение, так, увы, ведь нередко бывает, но Том ни разу не упоминал ни о каких сексуальных действиях со стороны Феликса, разве что тот обнимал его очень часто и целовал в лоб, но это, хоть и не слишком нормально в отношениях отца и сына, не является порицательным и патологическим поведением. И в таком случае едва ли бы Том говорил об отце с такой теплотой, разве что у него была настолько переломанная психика, что он не понимал, что это ненормально. Человека можно приучить ко всему, если делать это планомерно и постоянно, тем более с малых лет.

Чтобы проверить данную гипотезу, пока иных не было, Тому параллельно с гипнозом прописали психотерапию. Психотерапевт ему и понравился, и нет: у него были крупные руки и лицо, первые он практически постоянно держал сцепленными в свободный замок; на щеках его колола взгляд неизменная двухдневная щетина с доброй половиной седины. Его хотелось называть дедушкой, но Том этого не делал, он вообще терялся в его присутствии.

– Том, расскажи, пожалуйста, насколько у вас с отцом близкие отношения, – попросил доктор после вступительной, устанавливающей контакт беседы.

Том отвёл взгляд, задумавшись на пару секунд.

– Очень близкие, наверное, – ответил он. – У меня никого нет, кроме него, к сожалению. И у него тоже, он сам так говорит.

– Вы всегда жили только вдвоём?

– Нет, когда-то мы жили втроем, с мамой, но я этого не помню.

– Сколько тебе было лет, когда мамы не стало?

– Три месяца.

В детстве Том постоянно расспрашивал отца о маме, но чем старше он становился, тем больнее становилось от этой темы. И сейчас тоже было и больно, и горько, это было заметно по взгляду и по опустившимся плечам.

– Три месяца от рождения? – уточнил психотерапевт.

– Да.

– Расскажешь, что с ней произошло?

– Дорожное происшествие. Папа говорит – глупость какая-то… но её не спасли.

– Соболезную, Том. Но я рад, что ты можешь об этом говорить.

Том промолчал о том, что ему неприятна эта тема, что за рёбрами скулит.

Выждав паузу на тот случай, если он захочет что-то ответить, доктор задал новый вопрос:

– Твой отец был женат после того, как не стало твоей мамы?

– Нет.

– Он когда-нибудь знакомил тебя со своими женщинами?

Глаза Тома наполнились непониманием.

– Том, ты когда-нибудь видел, чтобы отец приводил домой женщин? – по-другому сформулировал вопрос психотерапевт.

Том нахмурился с ещё большим недоумением и, не задумываясь, спросил:

– Зачем?

Доктор потёр указательным пальцем висок. То, что семнадцатилетний парень задавал такие вопросы, казалось странным даже в этих стенах.