Она сидела, забравшись с ногами в любимое кресло. Мягкий свет от торшера создавал уют; рядом, на столике, стояла на треть опустошенная бутылка «Мерло», на блюдце – сыр и печенье. Что еще нужно одинокой деловой женщине, чтобы отметить свои праздники? Вдобавок к этому в углу мерцал телевизор – по давнишней привычке Нина держала его включенным, но без звука. Мелькание немых картинок занимало глаза, помогало расслабиться.

Отец звонил, поздравил; условились, что Нина заедет к нему в субботу. Нине показалось, что голос у него напряженный, хриплый. Неужели он опять пьет? От этой мысли у нее защемило сердце.

Звонили и две подруги, оставшиеся у нее от студенческих лет. Обе были прочно замужем, с детьми. Хотели собраться, но так ни о чем и не договорились. В последние годы подруги упорно пытались ее сосватать, и Нина уже избегала с ними встречаться, опасаясь, что придется мучительно поддерживать беседу с каким-нибудь очередным «сослуживцем мужа» или «случайно зашедшим знакомым». Все эти женихи были, возможно, не так уж плохи, но вот беда – Нина приходила в ужас при мысли о каких-то отношениях с ними.

На экране, энергично жестикулируя, говорил о чем-то президент страны. «Вот с кем я бы познакомилась, – сказала Нина вслух телевизору. – Уверена, что он не чета тем, которые у меня были. Вот я какая: подайте мне президента, на меньшее я не согласна!» Она наполнила бокал, подняла его и чокнулась с бутылкой: «Ладно, президентша, с днем рожденья тебя еще раз!»

От вина изображение в телевизоре немного утратило четкость, и мысли тоже поплыли. Как всегда в таких случаях, ей вспомнилась мама, школьные годы.

Нина выросла в хорошей городской семье. Отец, Евгений Борисович, был строителем, главным инженером строительного треста. Мама преподавала французский язык в институте. Жили в просторной трехкомнатной квартире, которой по тем временам позавидовали бы многие.

Нина всегда была способной, училась легко, особенно выделялась по математике. «Это у тебя от меня», – самодовольно говорил отец. Он научил Нину играть в шахматы и сам по вечерам садился с ней за шахматную доску. Однако скоро эти сеансы перестали доставлять ему удовольствие, потому что Нина стала у него выигрывать, и только большими усилиями ему удавалось добиться ничьей. Он хотел записать ее в шахматный кружок, но мама воспротивилась: «Что это за занятие для девочки? Я не допущу, что Нина стала какой-то чудачкой, синим чулком!» Вместо этого девочке было предложено на выбор: заняться фигурным катанием или теннисом. Нина выбрала теннис.

Выбор был удачный: теннис Нине давался, она бегала на тренировки с удовольствием. Худая, фигуркой походившая на кузнечика, она летала по корту стремительно, оказываясь в нужную секунду в нужном месте. Ее заметил тренер, стали выставлять на районные детские соревнования. Сразу проявилось то, что отличало ее от других: она играла расчетливо, видела ситуацию на два удара вперед и нередко ставила в тупик тех, кто был явно сильнее ее.

Ее теннисная карьера оборвалась внезапно. Случайно она подслушала в раздевалке разговор двух других девочек, одну из которых она только что разгромила. Речь шла о ней, Нине. «Вот ненормальная, так выкладывается! – говорила побежденная. – Как будто кому-то нужен этот дурацкий кубок. Я, например, пришла в теннис не за этим». Они захихикали. Нина смутно догадывалась, зачем другие девочки играли в теннис. Вокруг них крутились мальчики, теннис давал много возможностей для того, чтобы «кадриться» – как говорили мальчики, да и девочки тоже. Та, которую она услышала в раздевалке, была хорошенькой, ее стройные ножки в белой юбочке манили многих, и с ней «кадрились» не только сверстники, но и парни постарше. А с Ниной – никто и никогда. «Да что с нее взять, она же уродина. – услышала Нина. – Таким только кубки выигрывать. Кому она нужна? Ты видела ее коленки? Ужас!»